Шрифт:
Закладка:
Они остались при А. Жданове, а Тимашук вернулась в Москву. 28 августа Егоров записал в историю болезни А. Жданова: «Рекомендовано… увеличивать движение, с 1 сентября разрешить поездки на машине, 9 сентября решить вопрос о поездке в Москву». Ничто из этого не сбылось. 29 августа А. Жданова сразил сильный повторный сердечный приступ. Опять прилетела Тимашук. К моменту ее появления состояние больного было настолько тяжелым, что было уже не до электрокардиограммы. Когда А. Жданову начали проводить противошоковую терапию, Тимашук запаниковала, «потеряла голову» и, желая снять с себя всякую ответственность за высокопоставленного больного, написала письмо, которое передала офицеру госбезопасности из окружения А. Жданова А. Белову.
«НАЧАЛЬНИКУ ГЛАВНОГО УПРАВЛЕНИЯ ОХРАНЫ МГБ СССР
Н.С. ВЛАСИКУ.
28/VIII с/г. я была вызвана нач. ЛСУК профессором Егоровым к тов. Жданову А.А. для снятия ЭКГ.
В этот же день вместе с пр. Егоровым, акад. Виноградовым и пр. Василенко я вылетела из Москвы к месту назначения. Около 12 ч. дня сделала А.А. ЭКГ, по данным которой мною диагностирован “инфаркт миокарда в области левого желудочка и межжелудочковой перегородки”, о чем тут же поставила в известность консультанта.
Пр. Егоров и д-р Майоров заявили мне, что это ошибочный диагноз и они с ним не согласны, никакого инфаркта у А.А. нет, а имеется “функциональное расстройство на почве склероза и гипертонической болезни”, и предложили мне переписать заключение, не указывая на «инфаркт миокарда», а написать “осторожно” так, как это сделала д-р Карпай на предыдущих ЭКГ.
29/VIII у А.А. повторился (после вставания с постели) сердечный припадок, и я вторично была вызвана из Москвы, но по распоряжению акад. Виноградова и пр. Егорова ЭКГ 29/VIII, в день сердечного приступа, не была сделана, а назначена на 30/VIII, а мне вторично было в категорической форме предложено переделать заключение, не указывая на инфаркт миокарда, о чем я поставила в известность т. Белова А.М.
Считаю, что консультанты и лечащий врач Майоров недооценивают безусловно тяжелое состояние А.А., разрешая ему подниматься с постели, гулять по парку, посещать кино, что и вызвало повторный приступ и в дальнейшем может привести к роковому исходу.
Несмотря на то что я по настоянию своего начальника переделала ЭКГ, не указав в ней “инфаркт миокарда”, остаюсь при своем мнении и настаиваю на соблюдении строжайшего постельного режима для А.А.
29/III-48 г.
Зав. каб. врач Л. Тимашук.
Передано майору Белову А.М. 29/VIII-48 г. в собственные руки».
Работая в «кремлевской системе», Тимашук не могла не знать, что многие годы именно Виноградов являлся лечащим врачом Сталина, «единственным, как впоследствии писала его дочь Светлана, кому он доверял», поэтому всю вину за неправильное истолкование электрокардиограммы в своем письме она возложила на начальника ЛечСанупра профессора Егорова и лечащего врача А. Жданова Майорова. Между тем центральной фигурой консилиума врачей, несомненно, являлся академик Виноградов. Бросая тень на Виноградова, Тимашук как бы предупреждала Сталина о грозящей ему опасности. Она сильно рисковала, поскольку ставила под сомнение клинический опыт людей, годами лечивших своего пациента, а затем письменно отказалась от собственного диагноза.
Нельзя исключить, что Сталин мог лично знать Тимашук. Возможно, что именно она периодически проводила электрокардиографическое обследование вождя. Должен же был кто-то это делать.
Документально подтвержден один эпизод, когда Тимашук могла привлечь внимание Сталина. Будучи студенткой медицинского института, она предложила организовать конкурс на «изыскание средств для продления жизни товарища Сталина, бесценной для СССР и всего человечества». Впоследствии это учли, когда кликушу пристраивали к медикам, пользовавшим правительственную элиту.
В тот же день письмо Тимашук было в руках Абакумова. Назавтра оно попало на стол Сталина. Если Сталин прочел его 30 августа, то это было еще при жизни А. Жданова, так как после развившегося острого отека легких 31 августа 1948 года он скончался.
Как бы там ни было, размашистая виза вождя предписывала сдать эти материалы «В архив».
То, что история с письмом Тимашук этим не закончилась, говорит такая выдержка из газеты «Борьба»: «Итак, в МГБ СССР поступило заявление ординаторного (так в тексте) врача Кремлевской больницы Л.Ф.Тимашук о внушающих глубокие сомнения действиях медицинских светил. С соблюдением глубочайшей секретности проверка заявления была поручена следственной части по особо важным делам МГБ СССР. С амбулаторных карт всех высших руководителей партии, государства и Вооруженных сил страны было сделано 12 копий. По специально разработанной схеме анонимные или с вымышленными фамилиями копии амбулаторных карт были разосланы фельдсвязью в различные города страны. Копии историй болезни консультировали рядовые врачи городских и районных больниц».
Экстренное вскрытие А. Жданова провели 31 августа на месте под наблюдением приехавшего из Москвы секретаря ЦК ВКП(б) А.А.Кузнецова. «Процедуру эту проделал патологоанатом Кремлевской больницы А.Н. Фёдоров, причем в неприспособленном для этого помещении полутемной ванной комнаты одной из санаторных дач и подгоняемый начальником ЛСУК Егоровым. Последний, блюдя ведомственные интересы, настаивал, чтобы зафиксированные в заключении результаты вскрытия максимально совпадали с поставленным ранее клиническим диагнозом (Костырченко Г.В. «Тайная политика Сталина». М.: Международные отношения, 2001).
Вечером того же дня сердце А. Жданова с Валдая самолетом доставили в Москву.
Академик Зеленин рассказывал моему отцу, как специально созданная комиссия врачей, в которой кроме него приняли участие еще пять человек (В.Н. Виноградов, А.М. Марков, В.Е. Незлин, Я.Г. Этингер и П.И. Попов), исследовала сердце А. Жданова.
Зеленин был удивлен, что сердце А. Жданова привезли в Москву в обычной эмалированной кастрюле. Поскольку формалина на месте не оказалось, кастрюлю залили разбавленной водкой. Сердце А. Жданова было дряблое, заплывшее жиром, характерное для человека, злоупотреблявшего алкоголем. Так и записали в акте. Санитар, помогавший профессорам, не разобравшись в ситуации, философски заметил: «И сейчас еще водкой пахнет». На разрезах сердца явных старых рубцовых изменений мышечной ткани обнаружено не было.
От медицинских ошибок не застрахованы никакие врачи. Кремлевские врачи не являлись исключением. В медицинской среде о некоторых из них в те времена бытовала даже такая присказка: «полы паркетные, врачи анкетные». Но, когда речь идет об академике Владимире Никитиче Виноградове, обвинение его в некомпетентности лечения кардиологических больных равносильно утверждению, что китайцы не умеют варить рис. Академик Виноградов в то время заведовал кафедрой факультетской терапии 1-го Московского медицинского института, которой этот выдающийся терапевт потом руководил до конца своих дней (1964 г.). Именно он внес большой научный вклад в проблему ранней диагностики и лечения инфаркта миокарда, был инициатором немедленной госпитализации больных инфарктом миокарда. Под его руководством в Москве и других крупных городах страны создавалась специализированная кардиологическая служба скорой помощи. Виноградов организовал первый в СССР центр для лечения больных инфарктом миокарда, осложненным острой сердечно-сосудистой недостаточностью.
Виноградов был авторитетным врачом. Профессионального признания он достиг задолго до его общения с «кремлевскими небожителями».
Мой отец расценил претензии Тимашук к Виноградову как смехотворные. Он говорил, что при лечении такого высокопоставленного больного, как А. Жданов, любой здравомыслящий врач скорее заподозрит то, чего нет на самом деле, чем категорично отметет какие-либо сомнения.
А. Жданов был сильнопьющим человеком, особенно на отдыхе. Это обстоятельство могло привести к любой диагностической ошибке. По мнению моего отца, он умер от грудной жабы, осложнившейся обширным
