Шрифт:
Закладка:
Директора медицинского института Ф.Талызина проинформировали, что арест Виноградова санкционирован самим Сталиным, и намекнули, что обратно ему уже не вернуться. Однако распространяться об этом пока не велели.
Назавтра Талызин покорно издал приказ об освобождении заведующего кафедрой факультетской терапии профессора Виноградова от занимаемой должности как «неявившегося на работу».
Многие из участников этих трагических событий впоследствии рассказывали моему отцу, как, желая избегнуть незаслуженных страданий и унижений, они пытались «помочь» Рюмину и назвать даты, время и места сборищ «заговорщиков». Но из этого ровным счетом ничего не получалось. В реальной жизни арестованные профессора обычно встречались на профессиональной основе: на медицинских консилиумах, ученых советах, конференциях и съездах. Многие из них относились к разным научным школам, поэтому скорее можно было найти то, что их разъединяло, чем объединяло. Разрозненные «признания» не состыковывались. Рюмина все это не устраивало. Ничего другого несчастные врачи предложить не могли. Тогда следователи принялись за откровенное сочинительство. От заключенного к заключенному они носили вымышленные показания, пытаясь таким образом сформировать общую картину заговора.
Академику Зеленину, арестованному одним из последних (25 января 1953 года), довелось читать уже почти что завершенный «тюремный роман». В нем было столько совершенно немыслимых фантазий, что он решил, что в этой ситуации для него будет правильным прикинуться невменяемым. Часами, уставившись в одну точку, он неподвижно сидел в одиночной камере. Без допроса равнодушно подписывал все, что ему приносили следователи. Иногда один и тот же протокол после многократного редактирования давали подписывать заново. Моему отцу академик Зеленин говорил, что тюремщики в его тихое помешательство поверили. Во всяком случае, его не били.
На ХХ съезде КПСС Хрущев потом скажет: «…Вскоре после ареста врачей мы – члены Политбюро – получили протоколы, в которых врачи сознавались в своей вине… Дело было поставлено таким образом, что никто не мог проверить тех фактов, на которых основывалось следствие… Когда мы пересмотрели это “дело” после смерти Сталина, мы пришли к заключению, что оно было сфабриковано от начала до конца. Это позорное “дело” было создано Сталиным. У него не хватило времени, однако, довести его до конца (так, как он себе представлял этот конец)».
С самого начала они знали, что в шпионском заговоре врачи абсолютно невиновны и, кроме медицинских огрехов, за ними ничего не может быть. Знали, но трусливо молчали, хотя услугами многих из арестованных врачей часто пользовались. Они сами и члены их семей.
Вот выдержка из протокольной записи июльского (1953 г.) Пленума ЦК КПСС:
«Булганин. Как в действительности обстояло дело? Скажу вам, что еще при жизни товарища Сталина мы, члены Президиума ЦК, между собой говорили, что дело врачей – это липа. Верно, товарищи?» «Товарищи» не возражали.
Организуя новое политическое игрище, где ставкой была жизнь других людей, Сталину было важно, чтобы окружающие поддерживали иллюзию виновности врачей. Отчасти во все эти бредни он верил сам. «Он был душевно опустошен, – вспоминала его дочь Светлана, – забыл все человеческие привязанности, его мучил страх, превратившийся в последние годы в настоящую манию преследования, – крепкие нервы в конце концов расшатались». Врачи знали правду об истинном состоянии пошатнувшегося здоровья стареющего вождя. Распространение таких сведений за рубежом его до крайности тревожило. Следовало закрыть врачам рот. Требовалось заштопать прорехи в окутывающем страну железном занавесе. Все это нужно было теперь облечь в форму заговора.
Бывший после войны министром здравоохранения СССР Е. Смирнов, впоследствии пострадавший по «Делу врачей», вспоминал: «Незадолго до 13 января 1953 года я был в гостях у Сталина – на даче, расположенной недалеко от Сочи. Мы гуляли по саду, разговаривали. Сталин, показывая на деревья, где росли лимоны, апельсины, рассказывал, какого ухода они требуют. И вдруг без всякого перехода спросил:
– Товарищ Смирнов, вы знаете, какой врач лечил Дмитрова и Жданова?
– Знаю, – ответил я и назвал фамилию.
– Странно. Один врач лечил – и оба умерли.
– Товарищ Сталин, врач-то здесь не виноват…
– Как это “не виноват”?
– Я интересовался историей болезни Дмитрова, патологоанатомическим заключением. Смею вас уверить, ничего нельзя было сделать. Знаю, кстати, что сам рекомендовал Жданову этого врача. Считал его образованным и тактичным человеком, квалифицированным специалистом.
Сталин промолчал. Но я почувствовал, что вряд ли убедил его. Он и всегда-то отличался подозрительностью, а к концу жизни черта эта стала почти патологической».
В воспоминаниях Смирнова много сомнительного. Как в отношении нахождения Сталина в это время в Сочи, так и во времени, когда им стала овладевать мысль о «заговоре врачей».
«…Заговор, каким рисовал его Рюмин, – писал Павел Судоплатов, – был слишком примитивен, и в него вряд ли можно было поверить. Рюмин дал лишь голую схему “заговора”, но не смог наполнить ее убедительными деталями, позволяющими этому вымыслу выглядеть правдоподобным».
Рюмин представил Сталину результаты следствия примерно следующим образом. В стране действуют три группы врагов: первая (деятели науки и культуры) задумала реставрировать в СССР капитализм, вторая (профессура ЛечСанупра Кремля) залечивала видных партийных и государственных деятелей, третья (генералы и старшие офицеры госбезопасности) должна была убрать Сталина и поставить на его место Абакумова.
Сталин не на шутку возмутился. О внутреннем заговоре такого масштаба не могло быть и речи. Как политическая фигура Абакумов никогда не рассматривался. Он потребовал от Рюмина конкретных фактов. Кирилл Столяров представляет эти возможные вопросы следующим образом: …«На кого конкретно работали арестованные, за сколько продали державу, где, с кем встречались, чтобы получить задания от агентов империализма, кем были сами агенты, кто из них пойман с поличным и какие дал показания». Ни на один из них ответа у Рюмина, конечно, не было.
Более опытный в кремлевских интригах Абакумов в свое время неоднократно предупреждал Рюмина о том, что Сталин может потребовать реальных улик.
По неосторожности Рюмин разорвал дистанцию, существующую между вождем и простым смертным, предложив ему самому определить те окончательные результаты, к которым должно было прийти следствие. Ни в какой сговор с Рюминым Сталин вступать не собирался. Он тут же попросил помощника соединить его с Игнатьевым, которому односложно приказал: «Уберите этого шибздика». Случилось это 12 ноября 1952 года, когда всесильный заместитель министра госбезопасности в одночасье опять превратился в скромного счетовода в Министерстве госконтроля.
Потом, на суде, Рюмин попытается использовать это обстоятельство в свою пользу. Тогда ему показали собственноручно написанное им после отставки письмо к Сталину: «Я признаю только, что в процессе следствия не применил крайних мер (здесь и далее выделено Рюминым), но эту ошибку после соответствующего указания я исправил».
Сталин полностью взял «Дело врачей» в свои руки.
«Вскоре после сообщения о фальсификации дела врачей, – писал Константин Симонов, – членов и кандидатов в члены ЦК знакомили в Кремле в двух или трех отведенных для этого комнатах с документами, свидетельствующими о непосредственном участии Сталина во всей истории с “врачами-убийцами”, с показаниями арестованного начальника следственной части бывшего Министерства государственной безопасности Рюмина о его разговорах
