Вопрос: Вместе с этим Этингером вы сократили жизнь товарища Щербакова А.С., а затем также сообща заметали следы умерщвления товарища Жданова А.А. Как видите, злой умысел в ваших действиях сам выплывает наружу, хотя вы и пытаетесь его тщательно скрыть.

Ответ: Я не отрицаю, что мои антисоветские убеждения, связь с Этингером и другими враждебными советской власти лицами, которых я уже назвал, сказывались на моем отношении к лечению руководителей партии и Советского правительства. Я не проявлял заботы об их здоровье, и меня этот вопрос не волновал. Я жил своим миром и своими интересами: коллекционировал ценные картины, скупал бриллианты, имел страсть к деньгам.

Вопрос: Особенно к долларам и фунтам стерлингов?

Ответ: Такой страсти у меня не было.

Вопрос: Не были связи с теми, кто мог платить ими?

Ответ: Я никому не продавался. Верно, я несколько раз выезжал за границу – в Германию, Австрию и во Францию. Встречался там с рядом ученых: в Германии работал в клиниках Бергмана, Шот-Мюллера, Вандеррейста, в Австрии знакомился с лабораториями Нордена, Эпингера и Ягича; во Франции я посещал клиники Карно, Лябе, Лобри и Ратри. Все эти лица были известны в ученом мире как видные специалисты. Мои отношения с ними не выходили за рамки общения, обусловленного взаимными интересами к науке. Связей преступного характера у меня ни с кем из иностранцев не было.

Заявление следствия.

Мы имеем поручение руководства передать вам, что за совершенные вами преступления вас уже можно повесить, но вы можете сохранить жизнь и получить возможность работать, если правдиво расскажете, куда идут корни ваших преступлений, на кого вы ориентировались, кто ваши хозяева и сообщники. Нам также поручено передать вам, что, если вы пожелаете раскаяться до конца, вы можете изложить свои показания в письме на имя вождя, который обещает сохранить вам жизнь в случае откровенного признания вами всех ваших преступлений и полного разоблачения своих сообщников. Всему миру известно, что наш вождь всегда выполняет свои обещания.

Вопрос: Что же вы молчите?

Ответ: Я нахожусь в трагическом положении, мне нечего сказать. Иностранцам я не служил, меня никто не направлял и сам я никого в преступление не втягивал.

Вводится арестованный Майоров Г.И.

Вопрос Майорову: Кто направлял вас, вместе с кем вы совершили злодеяния, о которых показали на следствии?

Ответ: Меня в преступления втянул профессор Виноградов.

Вопрос ему же: А кому служил Виноградов?

Ответ: Безусловно, американцам.

Арестованный Майоров Г.И. уводится.

Вопрос: Как видите, ваши же сообщники изобличают вас как преступника, находившегося на службе у иностранных государств?

Ответ: Майоров прав только в одном: я действительно втянул его в преступление, когда стал скрывать всевозможными путями свою ошибку в лечении больного А.А. Жданова. Но Майоров клевещет на меня, заявляя, что я работал на американцев. Он скорее мог назвать меня немецким шпионом, так как я симпатизировал немцам, в науке был приверженцем немецкой школы, ездил в Германию, где ученые, с которыми мне приходилось встречаться, хорошо меня принимали.

Вопрос: Следствие не ограничивает вас, оно требует лишь, чтобы вы говорили правду – кому служили и во имя чего?

Ответ: Шпионом я не был.

Вопрос: Предоставляем вам возможность подумать – выход у вас один: правдивые показания о корнях ваших преступлений, сообщниках и хозяевах.

Допрос окончен в 23 час. 30 мин.

Протокол записан с моих слов верно, мной прочитан.

Виноградов.

Допросили:

Зам. начальника Следчасти по особо важным делам МГБ СССР

полковник госбезопасности Соколов

Старший следователь Следчасти по особо важным делам МГБ СССР майор госбезопасности Меркулов

Копия верна:

Оперуполномоченный Следчасти по особо важным делам МГБ СССР майор госбезопасности Страхолюбов

(ЦА ФСБ РФ. Архивная коллекция. Копия).

Виноградов слыл человеком умным и дипломатичным. Между тем запись протокола допроса показывает, что обвиняемый в ответах следователям применительно к себе якобы допускал такие выражения, как, например, «вражеские настроения», «антисоветские убеждения». Был предельно прямолинеен в полном признании своей вины и не предпринимал никаких попыток для того, чтобы хоть как-то попытаться оправдать свои и других кремлевских врачей неправильные врачебные действия, допущенные при лечении высокопоставленных пациентов. В протоколе нет ни слова сожаления о печальной судьбе своих пациентов, которых он хорошо знал. Касаясь своих неудовольствий советской властью, признания в том, что от него требовали, то они носили малозначительный характер и были связаны исключительно с умершими людьми.

Протокол допроса Виноградова стал достоянием широкой общественности уже после его смерти, так что комментировать его он уже не мог. Между тем те, кто долгие годы работал с Виноградовым, были едины в том мнении, что протокол этого допроса подвергся обработке в нужном следователям направлении. Виноградов подписывал протокол явно не читая. Будучи чрезвычайно пунктуальным человеком, он обязательно поправил бы указание в протоколе, что Вихерт был профессором психиатрии. Этот профессор был учителем Виноградова, и специальность его была терапевт-нефролог. Виноградов эту неточность обязательно бы исправил.

Академик Виноградов был выведен следствием как английский шпион, который был завербован профессором-консультантом М.Б. Коганом, работавшим с 1934 года в ЛСУК. Он, кстати, лечил семью Молотова, а с 1944 года являлся личным врачом Полины Жемчужиной.

М. Коган умер от рака за год до этих событий, поэтому Виноградову быстро подобрали другого «куратора» – директора клиники лечебного питания профессора Певзнера.

Виноградов был главным редактором журнала «Терапевтический архив». Певзнер состоял членом редакционной коллегии этого журнала. Связи и явки, таким образом, были налицо.

«Дело врачей» обрастало новыми леденящими душу подробностями злокозненных действий кремлевских врачей.

Вот несколько выдержек из книги Г.В. Костырченко:

«Егорова обвинили не только в том, что он “вывел из строя” М. Тореза, “умертвил” Г. Дмитрова, А. Жданова, А. Щербакова, лишил жизни и причинил вред здоровью многих других советских и иностранных коммунистических лидеров, но и в том, что злоумышлял против членов семьи самого вождя. Его заставили повиниться в том, что он ухудшал самочувствие Василия Сталина, страдавшего от алкоголизма и лечившегося у него в 1948–1950 годах в связи с “нервным заболеванием”. Егорову также инкриминировали и то, что весной 1950 года он поручил наблюдение за беременной Светланой Сталиной профессору А.М. Маркову, который не смог потом предотвратить у нее развитие токсикоза. Роды тогда у дочери Сталина оказались преждевременными, и внучка вождя Катя появилась на свет ослабленной».

«…Рюмин, торжествуя победу и паясничая, воскликнул, указывая на поверженную жертву: “И этот тип, подумайте, был начальником ЛечСанупра Кремля. Какой позор!”»

«Дело врачей» было окрашено в черный цвет сионизма. Врачам-евреям досталось обвинение в подготовке покушения на самого Сталина.

«От допроса к допросу фантазия следователей становилась все более необузданной. Законы детективного жанра, в рамках которого, по сути, велось расследование, требовали от сочинителей с Лубянки все более крупных разоблачений и бередящих воображение фактов. И вот уже на “ближнюю дачу” главного вдохновителя этого творчества направляются протоколы допросов, в которых от имени Вовси и Когана утверждалось, что в июле 1952 года они, будучи изгнанными из Кремлевской больницы, договорились направить все свои усилия на умерщвление непосредственно Сталина, Берии и особо ненавидимого ими Маленкова, которого считали главным вдохновителем антисемитского курса в стране. В качестве основного исполнителя этого дьявольского плана был намечен Виноградов, продолжавший работать в ЛСУК. Однако коварному замыслу “врачей-террористов” не суждено было сбыться.