Но прикрыть Зевса, попавшего в схожую переделку, Сизиф не сообразил. Зевс похитил Эгину, прекрасную дочь речного бога Асопа, и унес на отдаленный остров. Когда Асоп добрался в поисках Эгины до Коринфа, Сизиф все ему выболтал, затем о случившемся узнала Гера – и Зевс решил, что Сизиф, пожалуй, зажился на этом свете.

Так за Сизифом отправилась Смерть с железным сердцем и безжалостной, как оружейная бронза, душой. Крадучись пробиралась она по затененным обочинам дорог. Острый, словно перо гарпии, меч постукивал по бедру. Никаких осечек. Смерть не сомневалась, что все будет сделано как полагается, как она делала уже миллионы раз с тех пор, как боги создали смертных.

Но ей еще не приходилось иметь дело с Сизифом, который давно научился чуять, когда пахнет жареным. Он увидел Смерть издалека, с дворцовой стены, и быстро придумал, как выкрутиться.

Пробравшись вниз к воротам, Сизиф подал знак страже, чтобы притворились, будто царя во дворце нет, а сам спрятался в кустах. Когда пришла Смерть, Сизиф выскочил из засады с крепкими цепями в руках, и не успела Смерть опомниться, как уже лежала на земле, скованная, оглушенная и неспособная даже пошевелиться.

Над ней, ухмыляясь, стоял Сизиф.

– Что, моя взяла на этот раз? Хотя почему только на этот? Отныне и впредь. Теперь смерть меня не коснется.

Но смерть не касалась теперь не только Сизифа. Пока Смерть лежала в оковах, не умирал никто. Поначалу все решили, что это прекрасно. Мясник, неосторожно отрубавший себе руку с похмелья после бурной ночи накануне, не лишался жизни от потери крови. Возничий, вылетевший из колесницы, перевернувшейся на полном скаку, отправлялся не в могилу, а пересказывать в сотый раз, как ему не удалось сдержать понесших коней. Роженицы не сгорали от родильной горячки.

Глубокие старики, уже не встающие с постели, напрасно ждали, когда Смерть позволит им наконец отмучиться. Хилые младенцы, неспособные даже сосать, едва слышно хныкали у матерей на руках. Воины, изрубленные на поле брани, задыхались и корчились в агонии, моля об избавлении.

И среди всего этого ликования и страданий сидел на своем троне озадаченный Аид, обеспокоенный гулкой тишиной в приемном зале. Куда подевались тени, толпящиеся там в ожидании перехода в сумрачную юдоль? Где невнятное многоголосое бормотание, заверявшее Аида в неослабевающем могуществе его царства?

Он поделился своим недоумением с Зевсом, и тот спросил, давно ли кто-нибудь видел Смерть.

Боги рассмеялись. Большинство из них не видели ее вообще никогда, поскольку обычно обходили десятой дорогой. Но потом Гермес, обязанностью которого было сопровождать жертв Смерти в подземное царство, вспомнил, что душу Сизифа ему так до сих пор и не поручили туда отправить, а ведь предполагалось.

С такой подсказкой Зевс в два счета выяснил, где томится Смерть. Тогда он призвал к себе Ареса:

– Это нелепо! Ступай вызволи Смерть и проследи, чтобы Сизиф был первым, кого она пошлет в подземное царство, как только падут оковы.

Но Сизиф предвидел подобный поворот и заранее подготовил к нему свою жену Меропу.

– Меропа, – сказал он, – когда я умру, выбрось мое тело на площадь и оставь без погребения.

Меропа, как послушная жена, исполнила все в точности.

И тогда, добравшись до подземного царства, дух Сизифа начал так громко рыдать и стонать, что услышали даже Аид с Персефоной, сидевшие далеко оттуда в своих чертогах. Аид приказал привести дух к нему.

– Что с тобой такое? – спросил Аид.

– Увы мне, я болтаюсь тут, горемычный, ни жив ни мертв, потому что моя жена – вот ведь пустоголовая! – не удосужилась предать мое тело земле. Ну да что с нее взять, она ведь дочь Атласа, титана, ей, видимо, никто не объяснял, как поступать с телом смертного. Если бы я только мог вернуться на землю хотя бы на краткий миг и быстренько все ей растолковать… И больше вы не услышите от меня ни звука!

– Ох, Аид, отпусти его ненадолго! – посочувствовала горемыке Пенелопа. – Бедняжка Меропа, и вправду, откуда же ей было знать?

Аид со вздохом закатил глаза, но все же согласился.

– Иди! – велел он Сизифу. – Только быстро, одна нога здесь, другая там. И без фокусов мне!

Сизиф примчался в Коринф и приказал слугам готовить пир. Он ел, пил и потешался над богами от всей души – потому что возвращаться в подземное царство у него, разумеется, не было ни малейшего намерения.

Но боги почему-то всегда смеются последними. Сизифу почти удалось перехитрить Смерть, но лишь почти. Обнажив меч, она поджидала его на следующее утро за завтраком – с еще более закаленным железным сердцем и душой еще безжалостнее оружейной бронзы. Не успел Сизиф даже подумать о бегстве, как меч сделал свое дело, и дух обманщика уже скользил, спотыкаясь, по тропе в царство Аида, подгоняемый ухмыляющимся Гермесом.

В подземном царстве Сизифу напомнили, насколько бессмысленно смертному пытаться одурачить бога – даже Смерть, самую недалекую представительницу сонма. Персефона показала пальцем на огромный валун и велела Сизифу закатить его на гору. Но у самой вершины сила подземного тяготения взяла свое, и валун кубарем покатился вниз. Сизиф присел отдышаться, обессиленно глядя на раскинувшуюся внизу долину смерти, однако рассиживаться ему не дали: налетевшие эринии терзали его до самого подножия, откуда он – в преддверии бесконечности – принялся вновь закатывать валун в гору.

{42}

Дочери Даная и сыновья Египта

Потомки сына Ио Эпафа расселились по всей земле. Его внук Агенор стал правителем Финикии. Дочь Агенора Европа была увезена Зевсом на Крит, где стала родоначальницей царской династии, а сын Агенора Кадм, так и не отыскав Европу, основал Фивы.

Брат-близнец Агенора Бел унаследовал трон Эпафа в Египте. У Бела родилось два сына – Египет и Данай, которые с первых дней отчаянно соперничали. Они мерились друг с другом даже плодовитостью: у Египта родилось пятьдесят сыновей от бесчисленных жен, а у Даная – пятьдесят дочерей.

Настал, однако, день, когда Египет решил, что две половины семьи нужно соединить. Осуществить свой замысел он собрался за счет брачного союза и повелел Данаю отдать пятьдесят дочерей замуж за пятьдесят их двоюродных братьев.

Данай и Данаиды, придя в ужас от такой перспективы, решили спасаться бегством. Данай нанял корабль, спешно погрузил на него дочерей и отплыл в Аргос – город, где когда-то, давным-давно, жила Ио. Там Данай надеялся найти родню, которая их защитит.

Они благополучно высадились на греческой земле и, ополоснув после долгой дороги руки в ближайшем источнике, совершили подношение богам, позволившим семейству добраться без потерь. В этот момент поприветствовать их вышел сам правитель Аргоса – Пеласг.

Он с сочувствием выслушал историю Даная и Данаид, но предлагать убежище не спешил: если сыновья Египта узнают, что их нареченные скрываются в Аргосе, под ударом окажется весь город. Однако горожане дружно постановили защитить прибывших. Иначе как посмеют они, аргосцы, впредь рассчитывать на покровительство Зевса, если откажут в приюте этим несчастным, которых явно привел к их берегу сам громовержец?

Решение о приюте было принято как нельзя вовремя. Когда горожане расходились по домам, в гавань вошел темный корабль, на борту которого находились пятьдесят вооруженных копьями сыновей Египта и легион воинов помимо них.

Данай побледнел при виде этого войска, превосходившего числом то, которое мог выдвинуть Аргос. Он побоялся, что его племянники сокрушат аргосскую крепость, разграбят город, надругаются над его жительницами – и все это будет лишь прелюдией к тому, чтобы принудить его дочерей к браку, от которого они бежали, уплыв из Египта.

Поэтому Данай спешно поменял планы. Вручив каждой из дочерей по ножу, он велел им покорно лечь на брачное ложе и ждать своих супругов. А когда те удовлетворят свои аппетиты и заснут, перерезать им горло.

Сорок девять дочерей сделали, как было велено. Сорок девять супружеских спален, ярко освещенных мерцающими огоньками светильников, превратились в бойни.

И только у одной дочери, Гипермнестры, дрогнула рука, когда она стала нашаривать под подушкой нож. Ее новоиспеченный муж, Линкей, не стал требовать исполнения