– Дионис! – взмолился он. – О великий! Сжалься над глупцом и забери обратно свой дар!

Дионис услышал и снова улыбнулся про себя. Что ж, этот смертный хотя бы урок усвоил быстро.

– Отправляйся в Лидию, Мидас! – Голос бога разнесся по пиршественному залу, исходя одновременно отовсюду. – Соверши омовение в реке Пактол, и тогда ты излечишься от золотящего прикосновения.

Мидас сделал как было велено – с тех пор песок Пактола мерцает золотом. Однако от глупости не излечил фригийского царя даже Пактол. Однажды Мидаса угораздило заявить, что Пан играет на свирели лучше, чем Аполлон на лире, и Аполлон в наказание превратил его уши в ослиные. До конца жизни Мидасу пришлось ходить в тюрбане – но, по крайней мере, этот тюрбан был сделан из ткани, а не из золота.

{38}

Тантал устраивает богам проверку, а Пелопс просчитывается

Тантал был одним из первых сыновей Зевса, родившихся смертными, а не богами. И хотя этого Зевс изменить уже не мог, он попытался сделать все, чтобы сын был счастлив: отдал ему во власть Лидию и даже приглашал на пиры небожителей. Подрастая, Тантал успел отлично узнать своих бессмертных тетушек, дядюшек, братьев и сестер.

Однако такое огромное везение оказалось ему не по плечу: он стал заносчивым, а потом и спесивым. В конце концов он уверился, что не уступает олимпийцам умом, а может, даже и превосходит. Боги провозглашали себя всеведущими, но Тантал заподозрил, что это обман, и решил проверить свое предположение самым жутким способом. Пригласив богов на пир, Тантал схватил своего сына Пелопса – и заколол. А потом, нарезав мясо кусками, изготовил чудовищное кушанье.

Когда блюдо подали на стол, боги сразу поняли, чем их потчуют. Никто не прикоснулся к угощению – кроме убитой горем Деметры, которая в тоске по похищенной дочери не замечала ничего вокруг. Она отрешенно сунула в рот кусок мяса Пелопса – с правого плеча, как оказалось, – прожевала, проглотила и только потом опомнилась и поняла, что происходит.

Зевс обвинил Тантала в детоубийстве и людоедстве – двух тягчайших преступлениях, на которые только способны боги и люди. Тантал даже отрицать ничего не пытался: он с вызовом заявил, что по крайней мере одна богиня продемонстрировала неведение, а ради такого доказательства ему никаких сыновей отдать не жаль.

Задыхаясь от гнева, Зевс швырнул Тантала в Тартар, в темную бездну глубоко под землей, даже глубже Аида, в котором души других смертных пребывали в относительном покое вечного сумрака. Ввергнутый в Тартар навсегда, Тантал был обречен испытывать муки, напоминающие ему о том, как он был когда-то вхож на Олимп, и об омерзительном пире, который положил конец его приятельству с богами. Изнывая от голода и жажды, Тантал стоял в ручье, который иссякал всякий раз, когда мученик наклонялся в попытке попить. Над ним простирались усыпанные спелыми плодами ветви, которые уходили из-под рук всякий раз, когда он тянулся сорвать хотя бы ягодку. А еще над головой его нависал кусок скалы, грозивший обрушиться в любой момент, – напоминание о том, как переменчив человеческий жребий.

Одна из трех мойр, Клото, никак не могла смириться с тем, что Тантал так резко оборвал нить жизни, которую она с сестрами пряли для Пелопса с момента его появления на свет. Она собрала остатки тела мальчика в котел, залила водой, засыпала травами – и он стал прежним, правда, без того кусочка плеча, который съела Деметра. Чтобы загладить вину, богиня сделала Пелопсу плечо из слоновой кости – такой непревзойденной белизны, что оно даже сияло.

Посейдон, увидев воскрешенного Пелопса, забрал его к себе. Так и вырос Пелопс под опекой Посейдона, выучившись всему, что должен знать и уметь юноша из благородного дома. Но в конце концов пришло время подыскать Пелопсу невесту. Молодому человеку – как и многим другим мужчинам – приглянулась Гипподамия, прекрасная дочь элидского царя Эномая. Для претендентов на ее руку Эномай установил чрезвычайно высокую планку: желающий жениться на царевне должен был состязаться с царем в гонке на колесницах. Проигравший помимо надежды на женитьбу лишался головы. Победитель же (если таковой когда-нибудь появился бы) мог взять Гипподамию в жены.

Оказавшись под стенами дворца Эномая, Пелопс оцепенел от ужаса: на пиках торчали выставленные на всеобщее обозрение головы тринадцати предыдущих претендентов. Он понял, что сейчас как никогда нуждается в помощи своего покровителя. Той же ночью Пелопс прокрался на берег моря и, встав у кромки свинцовых волн, воззвал к Посейдону. Морской бог вышел из вскипевших бурунов, ведя за собой крылатых коней, впряженных в золотую колесницу, – теперь победа Пелопсу была гарантирована.

Однако он все равно сомневался. Может быть, сомнение в богах и их дарах было у него в крови. Что у него совершенно точно было в крови, так это решимость пойти ради своей цели на все, даже на самое безобразное преступление.

Пелопс подошел к возничему Эномая, Миртилу, и предложил сговор. Хотя править своей колесницей на состязаниях Эномай будет сам, готовить ее предстояло возничему. И если он заменит бронзовые чеки на осях колесницы восковыми, которые моментально растают от трения колес об ось, колеса соскочат – и колесница разобьется. За это Пелопс позволит Миртилу насладиться ласками Гипподамии прежде, чем получит их сам как новоиспеченный супруг. Миртил охотно согласился.

Состязание состоялось, все вышло как было задумано: Пелопс получил не только Гипподамию, но и царство своего упокоившегося тестя. Однако победа только подпитала ту гниль, которая уже цвела в крови Пелопса. Не дожидаясь, пока Миртил потребует обещанное, Пелопс заманил его на утес и дал пинка – летя с утеса, Миртил исхитрился прокричать проклятие Пелопсу и всем его потомкам, моля богов сделать так, чтобы семья, которую предстояло создать Пелопсу и Гипподамии, прогнила изнутри.

До конца своих дней Пелопс поздравлял себя с тем, что сумел каким-то чудом избежать проклятия: у них с Гипподамией родилось шесть сильных сыновей и две дочери, которых он выдал замуж за сыновей могущественного микенского правителя Персея. А когда он умер, ему воздали почести в усыпальнице близ двора для Олимпийских игр, которые он учредил на том самом месте, где погиб Эномай. Но почти в тот самый миг, когда тело Пелопса было предано земле, двое из его сыновей, Атрей и Фиест, поняли, что безоблачная жизнь их отца означала не избавление от проклятия Миртила, а лишь отсрочку.

{39}

Титий и Лето

Еще одним смертным сыном Зевса был Титий. Родила его Элара, дочь Миния, правителя города Орхомен. Когда она забеременела, Зевс спрятал ее от Геры, как прятал многих других своих любовниц, но в этот раз он особенно расстарался и укрыл Элару глубоко в недрах Земли.

Однако Гера все-таки прознала, где она скрывается, и придумала на редкость страшное наказание: плод в утробе Элары рос с пугающей быстротой, и в конце концов несчастную мать просто разорвало. Ей Земля уже ничем помочь не могла, однако нерожденного Тития она сумела выносить в собственном чреве и на исходе девятого месяца выпустила его в верхний мир неподалеку от чертогов Зевса.

В просторных недрах Земли, успевшей породить в свое время немало гигантов, Титию было куда расти. Он явился на свет необычайно крупным для младенца, в отрочестве возвышался над всеми вокруг, а возмужав, тянулся под облака наравне с самыми высокими деревьями. Надо ли говорить, что и сила у него была под стать росту, а под стать силе – гонор и жестокость. Жители Орхомена привыкли разбегаться кто куда, едва услышав глухой рокот земли, предвещающий его приближение.

Однажды он зашел слишком далеко. Богиня Лето направлялась в Дельфы, где ее сын Аполлон пророчествовал в своем оракуле, окуренном возжигаемым лавром. Ближе к концу пути богиня задержалась в Панопее, селении неподалеку от Орхомена, полюбоваться танцами девушек в ее честь. Для такого исполина, как Титий, от Орхомена до Панопея было рукой подать, и он, разумеется, не мог не заметить Лето. Воспылав страстью, он протопал через поля,