уж то, что нас буквально под дулом пистолета заставляют вести себя непринуждённо – есть, работать и улыбаться – это вообще из ряда вон. Какие танцы, когда мы все стали заложниками, которые вынуждены удовлетворять желания господ?! Как при этом делать вид, что всё в порядке?! Само собой, ни черта мы не в порядке. Все напуганы и на взводе. Но я имею в виду другое.

Вчера я пребывала в полном раздрае и даже не спросила, какой орден Левингтон упоминал в разговоре с Хейзом. Можно сказать, я вообще ничего не спросила, просто слепо доверилась! Но после того, как Кристофер проводил меня до моей спальни, я на всякий случай проверила свой шкаф. Хельга говорила, что тот мужчина появился оттуда, значит, во всех наших шкафах должен быть скрытый проход. Однако ничего подозрительного я не нашла: никаких потайных дверей или шатающихся досок.

Всю ночь я не сомкнула глаз, меня сморило только под утро. Завтрак я проспала, чем вызвала недовольство охраны и словила выговор. Эти вооружённые амбалы не заходят к нам в комнаты и гримёрные и не ошиваются в балетном зале, но в остальном – они буквально везде. Хотя даже если бы их не было, каждый наш шаг всё равно контролируется. В браслеты питомцев вставлены трекеры слежения, а раз мы не можем снять их, значит, охрана всегда в курсе, где мы.

В общем, на класс я успела чуть ли не в последнюю минуту, поэтому не было времени поговорить с Ливией, Венди и Энджи. Но я не могла не заметить нацеленные на меня взгляды – презрительные, насмешливые и брезгливые.

Лишь четыре пары глаз выбиваются из общей гармоничной картины: Венди словно хочет сказать «ну я же говорила», взгляд Ливии мечет молнии, Энджи взирает на меня с сочувствием, а Томми и вовсе выглядит как нашкодивший щенок.

Я давно привыкла к такому отношению, но вообще, это поразительно, конечно. Мало кому удалось избежать участи стать чьей-то сучкой, а пялятся почему-то только на меня.

Может, всё дело в том, что именно Кристофер сделал меня своим питомцем? Ведь все, кто ещё вчера готов был лизать ему ноги, сегодня даже не утруждаются сдерживать презрение, ехидство и гнев, направленные в его сторону.

Надо отдать ему должное: держится он молодцом, их отношение его ничуть не задевает и не злит. Хейз вежлив, собран и не ведётся на провокации. Его уже несколько раз назвали душегубом. Но это и не удивительно, ведь никто, кроме меня, не в курсе, что Кристофер не знал об истинной цели проекта Девонли.

Ну, раз так, то получается, что моя догадка верна: меня ненавидят, потому что думают, что я спелась с Хейзом. Блеск!

И что он намерен делать? Не может же просто игнорировать всех и вести себя как ни в чём не бывало. Хельга мертва, а мы все оказались в руках психопатов – такое не спустишь на тормозах. Или Хейз всё же соврал мне и на самом деле играет на стороне Левингтона и наших «зрителей»?

Из-за всех этих мыслей не замечаю, как пролетает станок*. Лишь призыв Кристофера разделиться на первых и вторых* выводит меня из мысленного транса.

[* имеются в виду упражнения у балетного станка; * имеется в виду деление на группы для выполнения упражнений на середине балетного зала; подробнее в глоссарии]

Как обычно, я занимаю место в первой группе. Когда завершается адажио* и артисты сменяют друг друга, я получаю сильный удар в плечо и поднимаю голову.

[*комбинации из плавных движений и поз, связно перетекающих из одной в другую; подробнее в глоссарии]

Боб, солист и партнёр Берты по сцене, стоит в полуметре и ухмыляется. Похоже, выпады в мою сторону не ограничатся только взглядами, атмосфера становится всё враждебнее. Он ведь явно намеренно толкнул меня.

– Смотри, куда идёшь, – тихо буркаю я и спешу убраться с середины зала, но Берта встаёт у меня на пути и насмешливо бросает прямо в лоб:

– Фу, не прикасайся к ней, она заразная.

– У тебя какие-то проблемы, Берта? – холодно интересуется Кристофер. – Или у тебя, Боб?

– У нас у всех проблемы, мистер Хейз, – нагло отвечает Берта. – Мы в полной заднице. Но нас хотя бы не одарили букетом Венеры. Чего нельзя сказать о вас. Классного питомца вы себе выбрали, – она окатывает меня брезгливым взглядом.

Вслед за её словами раздаётся дружный издевательский хохот, а сквозь него прорывается чей-то выкрик:

– Грязная шлюха!

В ответ летит целая серия ругательств. Это Ливия пытается отстоять мою честь, однако её добрые побуждения тонут в общем бурлящем потоке издевательств.

За свою жизнь я слышала столько насмешек и брани, что мне уже должно быть всё равно. Однако моё лицо вспыхивает от жгучей смеси злости, стыда и обиды. А всё потому, что Берта делает шаг ко мне и отчётливо шепчет:

– Он заразился от тебя. Сам признался. Так ему и надо.

У меня гудит в ушах, а глаза начинает щипать. Хочется броситься вон из зала, но тело отказывается подчиняться. Кажется, сердце сошло с ума и ударяется о рёбра с такой силой, что вполне может их сломать.

Хейз сказал… Он сказал… Это был он…

Эхом, будто сквозь пелену, до меня доносится его голос:

– Вижу, у вас хорошее настроение. Видимо, вы настолько уверены в своих способностях, что репетиции вам не нужны. Тогда не смею задерживать. Все свободны, кроме Брукс. Напоминаю, что премьера спектакля состоится послезавтра в шесть вечера. Увидимся на сцене за полчаса до начала. Прошу без опозданий, иначе я не допущу вас к работе.

Смех сразу же стихает, но гул в моей голове не прекращается. Я продолжаю стоять спиной к Хейзу, словно меня парализовало.

– Подождите… – взволнованно произносит Берта. – Вы не можете отменить репетиции.

– О, конечно, я могу. Найдётся ли здесь хоть один человек, который сможет повлиять на мои решения? Я снимаю тебя с партии, Берта. Вы с Брукс меняетесь местами. Так что попроси девушек показать тебе порядок*.

[*имеется в виду порядок движений]

– Что… – Берта осекается.

– Я не буду с ней танцевать, – отрезает Боб, указывая на меня.

– Хорошо, – спокойно соглашается Кристофер. – Тогда сделаем ещё одну рокировку. Поменяйся партиями с Томми, он точно не будет против.

Надо ли говорить, какое безумие начинается после