проявлением духа неповиновения⁈

— С какой стати⁈ Эмир-ханум всегда всё делала правильно. Она укрепления строила — попробуй ей непоповинуйся!

Мацуко улыбнулась, вспомнив бардак во время открытия портала.

— Ну, разве не ваш полк больше всего пострадал при штурме второй батареи? Неужели среди солдат не было возмущения по поводу столь неоправданно больших потерь, смерти товарищей⁈

— Вы там не были, так что ничего не говорите. Деваться было некуда.

— Исходили ли от неё какие-то странные, сумасбродные приказы⁈

— А я сам сумасбродный! Все ракшасы сумасбродные! А башибузуки — самые сумасбродные из ракшасов! Это надо быть большим башибузуком, чем мы, чтобы придумать что-то для нас сумасбродное!

— Но многие свидетели показывают, что в боях она часто действовала нестандартно, нарушала уставления… действовала оригинально.

— Позвольте мне ответить на этот вопрос: — вдруг подал голос сам Тардеш: — Это не противоречит фактам: «Оригинальность» — отнюдь не то, что «сумасбродность». Это близкие, но совсем разные вещи. По-настоящему оригинальный ход требует порой долгого обдумывания, и серьёзного плана подготовки, для правильного использования. Другое дело — «импровизация»…

— Суд удовлетворён объяснением азбучных истин, товарищ драгонарий.

— Я не закончил. Так вот, могу засвидетельствовать, что каждое из оригинальных действий маршала Метеа проходило глубокую разработку в её штабе, прежде чем быть применённым на поле боя. Возьмите, к примеру, разбираемую сейчас её последнюю операцию (принцесса вздрогнула — и ведь, в самом деле, рейд в Коцит был её последней битвой). Так что могу сказать, что маршал скорее — осторожный, чем сумасбродный начальник.

— Повторяю — суд был полностью удовлетворён вашим предыдущим объяснением. Соблюдайте регламент, товарищ драгонарий, в конце концов, мы сейчас допрашиваем свидетеля Хасана, а не вас. Суду не хотелось бы выводить из зала вас по такому глупому поводу.

— Понял, — кивнул драгонарий и помрачнел. Кадомацу это почувствовала.

— Итак, свидетель, в материалах следствия говорится, что вы почти единственный вызвались добровольцем в этой операции, так?

— Ну не «вызывался», а «навязался», скорее — ракшас усмехнулся.

— Какова была причина?

— А нафиг, надоело всё!

— А если конкретнее⁈ Это ведь понижение вашего статуса — были офицером, стали вновь рядовым.

— Яв… Ханум-паша сказала — значит, я пошел. В конце концов — мы друзья.

— Друзья? А насколько далеко простирается ваша «дружба»… — он всё говорил и говорил, и у Кадомацу промеж крыльев пробежал холодок — о Аллах и все боги, ведь сейчас запутают несчастного Хасана! Правда, с самими судьями творилось что-то неладное: второй судья, вдруг, совсем не обращая внимания на говорившего первого, обратился через него к третьему, беззвучно двигая челюстями. Тот, видать владевший подобной манерой разговора, ответил ему так же — повернувшись затылком к принцессе. Они покивали поочерёдно друг другу, потом третий судья продёргал не запнувшегося ни на одну букву во время их перешептываний главного, и тот резко прервавшись, послушал и вдруг объявил:

— Суд решил оставить разъяснение этого вопроса на будущее время. Свидетель, вы свободны. Суд обещает перерыв на один час времени Амаля! — начался длинный ритуал вставания и выхода судей из зала, что впрочем, не давало свободы присутствующим — вместо судей вошли два десятка легионеров, что встали в узком проходе и вокруг столов — чтобы не бегали. Хасан не успел добежать до принцессы — всё из-за того, что успела Гюльдан — с радостным визгом повисла у него на шее, и давай целовать до посинения, не взирая на взгляды легионеров и генералов. «Какой же ты у нас молодец, умница», их даже не хотели впускать, да Азер залезла рукой в штаны центуриона, и нашла там убедительный довод. А потом подошел трибун и переставил оцепление — не очень хорошо, но теперь хоть можно было общаться со столом Тардеша.

Судейство

— Хватит, — сказала Метеа суккубам, заметив, что к ним направляется Злата: — Вы, обе… — потом посмотрела на Афсане, добравшейся до шеи своего Сакагучи и добавила: — Все трое…

Азер только улыбнулась и устроилась поудобнее на коленке у своего центуриона, обняв его ногу под коленом своим хвостиком. Мацуко возмущенно фыркнула, и такой их застала златоглазая нага:

— Что, не слушаются⁈

— Никогда не узнаешь, где упадёшь. Соломки бы подстелила.

— Лучше подушечку, — хихикнула Афсане.

— Или перинку!

— В самом деле, перестаньте, — подал голос Сакагучи, которому надоело обороняться от своей любовницы: — Вы же позорите свою госпожу!

Старшая и младшая суккубы покраснели и отпустили свои жертвы.

— Ну, это было хорошо. Даже очень, — изрекла колдунья, кивая на судейский стол: — Особенно были хороши ты, (она глянула на Ковая), и наш самый большой дурень. Он заслужил все эти поцелуи.

— Ага, я — так сразу «дурень»! — обиделся Хасан.

— Ты сегодня «молодец», — погладила его Гюльдан.

— В самом деле, — кивнула нага: — Только вот черти унесли Бэлу перед самым перерывом, но могу сказать — линию обвинения вы разрушили.

— «Линию обвинения»⁈

— Ну да, вы ведь… ах да, вы же не слышали вступительного слова. Ну, в общих словах — они хотели выставить тебя чокнутой дурочкой, которой нельзя и ножницы-то доверить, а ты тут… ну, короче, сумела доказать, что нормальная. Молодец. Считай, что полдела сделано. Только бы у них в запасе никакой дольше подлянки не было, а так — мы вас отстоим.

— Злата, сядь поближе. Бэла всё время бегает, а я иногда не всё понимаю.

— Бегает⁈ Это мы исправим. Извини, рядом с тобой быть не могу — у меня по регламенту место с паном драгонарием, как его аюты. Но ты — справишься: главное — запомни, не ври! В крайнем случае, можешь промолчать, а я уж постараюсь, чтобы они это правильно поняли…

— Останься пока…

— Я же… ну ладно, пока перерыв.

…- Самое забавное у призраков, что хорошо для тебя — у них подсудимый считается невиновным, пока суд не доказал обратное… Правда, что плохо — у них этих степеней доказанности — больше, чем блох на собаке. Один суд не может полностью обвинить — передают в другой, затем — в третий… Такая вот ерунда. У якшей лучше — у них за одно преступление только раз судить можно, но там судят не судьи, а случайно собранные прохожие. Естественно, ни о каких тонкостях и нюансах не может быть и речи.

—