джиннов, ещё до того, как кто-то успел дать ему слово. Даже на призрачных лицах судей можно было прочитать удивление — и, какая хорошая возникла заминка, пока двум из судей переводили то, что он сказал!

Однако главный судья всё понял без перевода, и теперь гордо сидел в одиночестве, изучая этого солдата с женскими жестами.

— Очень хорошо. Для начала, ответьте, добровольно ли вы согласились вступить в группу маршала Метеа, или следовали приказу начальства?

— Да. Добровольно.

— Ваши обязанности в отряде?

— Зависят от ситуации. В основном — разведка.

— По армейской специальности, вы — разведчик?

— Да.

— Как вы думаете, во время операции ваши способности были использованы должным образом?

— Даже более чем. Великолепно.

— Внутри группы не было разногласий⁈

— Нет, никогда.

— Как произошла вербовка подсудимого Агиры?

— Под прицелом моего мушкета.

— Но некоторые свидетели указывают, что был поединок?

— Да, ханум-паша подралась с ним, они использовали магию, а потом был мой мушкет и несколько клинков у горла.

— То есть, согласие действовать с вами не было добровольным⁈

— Нет, добровольным. Но с помощью моего мушкета.

— А впоследствии⁈

— Я следил за ним. Потом перестал.

— А другие?

— Тоже следили за ним. Потом перестали.

— И в чём была причина такого внезапного доверия? Может какая-то магия⁈

— Нет. Он сражался на нашей стороне. Что ещё надо⁈

— Вы говорите что «следили», — вмешался другой судья: — Вы готовы был убить его?

— Нет, нам же нужен был «язык». Мёртвый «язык» не разговаривает. Поэтом ранить — да, покалечить — да. Убить — нет.

— А ваш первый проводник, Каличаран⁈

— Его казнила телохранитель принцессы. Слишком много себе стал позволять, когда мы поняли, что по сравнению с новым пленником, его ценность ничтожна.

— «Ничтожна»?

— Этот сын шакала не знал, как выйти из тюрьмы. Если бы вы туда послали шпиона — он бы попался. А тот, кого он требовал убить — знал. Кого бы вы выбрали⁈

Судьи долго молчали, переглядываясь. За это время Ильхан набрался смелости и добавил:

— Я никогда не жалел что мы пощадили ангела. Если бы не он, мы бы, наверное, не прошли бы и половины пути.

— Суд не интересуют ваши личные домыслы. Вы свободны, свидетель. Займите место в зале.

Гюльдан сказала ему: «Молодец», когда янычар проходил мимо. Тот сел позади принцессы, ответив немного неловким кивком на неожиданный поклон господина Сакагучи. В самом деле, чего это он? А на месте отвечающего, уже красовался Хасан, разодетый нынче в самые нелепые цвета, контрастировавшие не только между собой, но и с его тёмной, кирпично-красной кожей. Судья начал с некоторым высокомерием:

— Итак, ваше имя и звание?

— Хасан Хуссейдин, сотник пятой сотни 26-го Кызылкумского полка башибузуков.

— Ваше занятие до войны?

— Помощник золотаря.

— Объясните значение слова «золотарь».

— Дерьмовоз, — почти все в зале знали ракшасский, поэтому минут пять хохота было обеспечено. Хасан даже возмутился, раскинув свои худые мускулистые руки:

— А че смешного? Нормальная работа, не хуже других. Срать-то срут все, а дерьмо, значит, ваше вывезти — западло будет⁈ Нужники-то ваши за вами, что, сами чистятся⁈ Где бы вы жили, если бы их за вами не драили⁈ Так что нечего ржать.

Эта пылкая речь вызвала ещё больше хохота, так что судье пришлось довольно долго бряцать по крышке уже заметно поддающегося молотку стола.

— К порядку! — не один раз пришлось повторить ему: — Итак, вы знакомы с подсудимой с самого начала войны, с тех времён, когда она скрывалась в вашем полку под личиной рядового бойца?

— Да. Только вы чё-то чересчур загнули…

— Расскажите суду о её моральном облике, поведении в это время? Участвовала ли она в ваших традиционных оргиях, не раскрывала ли она тайну своего пола⁈

— Каких-каких оргиях? Я че-то не въезжаю…

— Ну, всем же известно, что во время поклонов в ритуале религиозного культа ракшасов…

— Я снимаю этот вопрос, — поднял голос Тардеш: — Сенатор за подобные инсинуации и неуважение к чужим религиям можно вылететь из Партии.

— Ну, мы ещё бы посмотрели… — начал тот, но старший судья застучал перед ним молотком:

— Вам не для того дали сенаторскую тогу, чтобы позорить Республику перед золотарями. Извинитесь.

— Прошу прощения, — третий судья встал и, поклонившись перед ракшасом, сказал: — Сенат и Республика приносят извинения за неучтивые слова, — он сел и тут же задал новый вопрос:

— Так что же делала принцесса, когда вы удовлетворяли свои сексуальные потребности?

Опешивший Хасан, к счастью не понявший, за что перед ним извиняются, а потом ещё сильнее сбитый с толку вторым вопросом, только повертел пальцем у виска:

— Вы что, больные, таким при всём честном народе интересоваться? У самих не стоит⁈ Воистину — больные! Да Яван никогда рук не распускал, все знали, что он дервиш, и у него обет! Вы чё, совсем, да⁈ И ни слова не говорил никогда, бабу ли в углу тискаем или кто друг с другом!

— А самостоятельно⁈

— Что самостоятельно? Я самостоятельно?

— Нет, замаскированная подсудимая⁈

— Вы че, больные что ли? Её и меня дружки Салаха хотели побить, так мы их так отделали — словно шайтан погулял. Ну, а потом и оказалось, что она шайтан-ханум и есть.

— Когда оказалась⁈

— Кто оказалась?

— Ну, шайтан?

— Какой шайтан?

— Про которого вы только что сказали.

— Какой ещё шайтан-не-нешего-бога, что я говорил?

— Ну, «шайтан-ханум»… — прочитал судья по бумажке.

— Шайтан-ханум, это шайтан-ханум, при чем здесь шайтан?

— Но ведь шайтан же!.. Ладно… к тишине! Суд берёт перерыв.

— Вы были под её командованием, — начали они заново после короткого совещания: — Когда она служила эмиром вашего полка. Какова она была как командир?

— Нормально.

— Что значит — «нормально».

— Да то и значит — «нормально»! Пургу не гнала, дисциплина была, нас не распускала, все своё место знали. Может, кто и возмущался, — что, мол, баба командует, но я думаю, что без неё эти салаги бы даже не дожили бы до того, чтобы на жизнь пожаловаться.

— Вы участвовали в событиях на Акбузате, и именно там получили повышение до сотника. Скажите, уже в то время, действия подсудимой не были уже ранним