и завитым проводом на фарфоровых шашечках, тут на двор выход с кованными щеколдой и кольцом, тут приступок под вёдра, там пыльный чулан, лестница на чердак, керосинка на ящике… Жуть — кажется, что бабушка вот-вот выйдет внука встречать.

— Чего встал? — заворчал Роман, подпирая. — Шевели булками, наследничек!

Не сразу освоился Сашка в родном доме. Говорить в голос не мог — как в мертвецкой оказался. Всё кругами ходил, руками трогал, головой молча качал — почти двадцать лет здесь не был, уж сколько лет о месте этом не вспоминал, а — надо же! — вернулся — и защипало в горле, забередило в душе.

— Мы в горнице спать ляжем, — доложился Валерка. — А вы тогда тут располагайтесь. В хоромах.

Марина хихикнула. И Сашка почему-то на неё разозлился.

— Зеркало в раме. Лавка из досок. — Марина ходила по комнате, выцеливала объективом камеры отдельные предметы. — Сундук.

Марина училась в престижном университете на продюсера, для неё всё здесь казалось экзотикой — как товары на египетском рынке или экспонаты гамбургского музея.

— Печь русская, топка, — говорила она, включив прожектор на камере.

— Шесток, — негромко поправлял Сашка.

— Котёл.

— Чугунок.

— Прибамбасы для печки.

— Ухваты и кочерга.

— Ковёр.

— Половик…

Обедать сели в три: нагрели консервов на таблетках сухого горючего, наломали хлеба, открыли пиво.

— Ну, ни хвоста, ни чешуи, — поднял банку Роман. — Где хоть рыбачить-то будем, хозяин?

Сашка махнул рукой на окна:

— За фермой пруд, там можно живцов половить. А река дальше у леса, километра полтора.

Валерка взглянул на планшетник:

— Джипиэс говорит, три километра до реки.

— Врёт, — сказал Сашка. — Ты кому больше веришь, китайской железке с американскими спутниками или мне?

— Вообще-то, железке и спутникам, — сказал Валерка. — Но здесь — только тебе.

Оставив пиво на лавке, Сашка занялся печкой. В избе было не холодно, но прогреть её всё равно следовало — чтобы затхлость ушла и сырость, чтобы дом ожил. Сухие дрова нашлись в подпечке — четыре полена с завитками бересты. Горка лучины занялась сразу, ясно. Береста завертелась, как живая, затрещала, закоптила.

— Сварим завтра уху, — сказал Сашка. — А вечером кашу сделаем.

Они допили пиво и разошлись: кто вещи разбирать, кто дом осматривать.

Ближе к вечеру, устроившись на месте, парни решили отправиться к реке. Оставив Марину на хозяйстве, загрузились в «галлопер», двинулись к лесу через можжевеловые заросли. Роман уже эхолот распаковывал, батарейки доставал, Валерка на планшете путь отмечал, чтобы потом в утреннем тумане не заблудиться.

— Махнём на место, которое у нас ямой зовут, — делился своими планами Сашка. — Там река разливается, и глубина за пять метров. Я в двенадцать лет в том месте то ли сома, то ли водяного зацепил — страху натерпелся! Вытащить так и не сумел, только морду усатую увидел… А ещё раньше говорили, что в яме щука умная водится, ей сто лет, она как бревно замшелое. Ляжет, иной раз, на мелководье, и ждёт, когда зверь или человек к воде подойдёт… Не купались мы в яме никогда…

— Выудим и щуку, — пробурчал Роман, разбираясь с настройками эхолота. — И сома твоего. И водяного с русалками.

Марина отложила камеру, когда на мониторе заморгал значок разряженной батареи. Электричества в деревне не было. Ребята привезли с собой генератор, но запустить его не соизволили, сказав, что солярку придётся экономить.

Марина представила, как она будет жить здесь ещё шесть дней, и поёжилась.

Нет, конечно, она рада, что Сашка взял её с собой…

Только он сейчас на рыбалке с друзьями, а она тут — в пустом тихом доме. Одна.

Марина подумала, что здесь, возможно, умирали какие-нибудь Сашкины родственники. Вот, может даже, на этой самой железной кровати с никелированными шариками, куда она собралась прилечь.

А на лавку, наверное, ставили гроб с покойником…

Сколько их здесь было — покойников-то?

Марине сделалось страшно, и она включила радиоприёмник. Но зазвучавшая в тишине музыка напугала её ещё сильней — звуки, изрыгаемые динамиком, будто из другого мира доносились. Да и сам дом вдруг представился Марине живым существом, которое спало почти двадцать лет под точение жуков в стенах и мышиную возню на чердаке, а как услышало незнакомую музыку, так очнулось, напряглось, пытаясь разобраться — что это за копошение внутри? Что за гости?

На кухне что-то упало, Марина завизжала и бросилась из дома прочь.

Подъехать к реке получилось не сразу: все старые дороги сильно заросли. В одном месте — когда за деревьями уже блестела вода — «галлопер» даже застрял. Пришлось доставать лебёдку, чтобы помочь машине выползти из мелкого, но топкого овражка.

Зато на берегу обнаружилось довольно удобное место с ровной площадкой, со старым кострищем, обложенным камнями, с натоптанным спуском к воде.

— А ты говорил, что место дикое, — сказал Роман, помогая Валерке вытащить упакованную лодку.

— Видимо, сосед рыбачит, — предположил Сашка. Он и сам был недоволен, обнаружив здесь следы человеческого присутствия.

— Лодку тут оставим?

— Конечно. Не назад же тащить. Только привяжем покрепче.

— И соседа надо будет предупредить.

В недалёких камышах плеснуло. Валерка встрепенулся, обернулся. Ему показалось, что там — в самой гуще камышовых зарослей — стоит кто-то, смотрит в их сторону. Он шагнул к реке — камыш дрогнул, по воде пошли круги — больше Валерка ничего разглядеть не успел.

Долго ходила Марина по улице, смелости набираясь. И в садик яблоневый перед домом заглянула, и двор обошла, и заросший бурьяном огород осмотрела. Потом прогулялась к колодцу, заглянула в его гнилое нутро, «эй» сказала,