Шрифт:
Закладка:
Ярость зашкалила, ослепила. Подробностей Майкл не помнил. Кажется, он ее ударил. Не Элайну, конечно, он по камере стукнул. Хотел выбить камеру из Элайниных рук, только и всего. Вдребезги разбить!
Когда он очнулся, Элайна, ползая по льду, собирала крохотные детальки. И выла.
Глава 105
В висках стучало. Бух, бух, бух… Руки чуть-чуть тряслись. Он говорил медленно, почему-то заикаясь:
– Зачем? Зач-чем т-тебе эти съемки?
Элайна не отвечала, выла. Потом перешла на крик, но, взглянув на Майкла, поняла, что это опасно, и рассказала все. Про Ульку, про тысячу долларов, про московского ученого.
Майкл слушал спокойно. Все правильно, все именно так, как предсказывал ему его учитель. Клаудио был уверен, что деликатная дистанционная слежка, которой до поры до времени ограничиваются японцы и американцы, бирюльки по сравнению с тем, что ждет Майкла в ближайшем будущем. Чем ближе Олимпиада, тем жестче станут методы разведок. «La guerre, comme guerre» – «На войне как на войне». Французская поговорка. Мушкетерская. Русские мушкетеров за пояс заткнут вместе с мушкетами. В дерзости слежки русские превзойдут и американцев, и японцев. «Готовься!» – говорил Клаудио. Майкл готов.
Элайна, утирая слезы и сопли, рассовывала по местам вылетевшие от удара черные кнопочки. Майкл протянул к камере руку – немедленно отдала. Объектив цел, несколько легких царапин на серебристом корпусе. Внешне вроде все в порядке. Какая все-таки надежная техника. С метровой высоты об лед – и цела! Включить, конечно, невозможно, но кассетоноситель открывается. Невероятно. Медленно, что-то ворча-бормоча, отверзлось серебристое брюшко, выполз маленький кронштейн со вставленной в него кассеткой. Допотопная техника, вчерашний день. Майкл вынул кассету, с некоторым усилием разломил ее пополам. Стал тщательно рвать узкую черную лоснящуюся пленку. Рвать было трудно. Настолько, что пришлось помогать зубами, но ничего, справился. Лохмотья пленки – огромный невесомый комок – запихнул себе под свитер. Отдал камеру Элайне:
– Уходи.
Она, ни слова не говоря, ушла. Уползла, как побитая собака.
Майкл попросил у сторожа зажигалку, вышел на задний двор. Возле высокой кучи медленно тающего искусственного льда поджег пленку. Взметнулось высокое пламя! На мгновение. Пленка исчезла в луже талой воды. Все. Беспокоиться больше не о чем.
Утром Майкл разбудил Элайну и сказал ей, что если она когда-нибудь снова попытается делать видеозапись его тренировки, то он ее убьет. Элайна не ответила. Нащупала под подушкой камеру. Сегодня же отдаст ее Ульке. И дело с концом.
«Так, – скажет Улька. – Таперича тышшу назад давай!»
«Нету, – ответит Элайна. – Всю тышшу потратила. Вот твоя камера. И отстань от меня!»
Глава 106
Так примерно и получилось. С той лишь разницей, что разговор этот происходил не с Улькой наедине, а при московском профессоре. Он не сердился, разговаривал вежливо. Улька уже уехала к детям, их пора было из садика забирать, а профессор все не отпускал Элайну из своего гостиничного номера. Выспрашивал подробности. Какие именно слова Майкл произносил? Как он вообще ведет себя, когда сердится? А когда радуется? Профессор даже успокаивал Элайну. Сказал, что в науке и отрицательный результат считается полезным. Он такой был добрый, этот ученый из Москвы, что, когда он начал задавать вопросы о прежней жизни Элайны, о Клоде, о ее давней ссоре с матерью, Элайна твердо решила, что вот именно сейчас надо попросить у него еще денег! Он наверняка даст, потому что явно заинтересован ее рассказом, но… почему-то Элайна о своем решении забыла. Что-то ее укачивало, как в детстве, в коляске или в гамаке… Она не спала, нет. Если и вздремнула, то на минутку, не больше, а потом, проснувшись, с новыми силами стала рассказывать доброму профессору о своей жизни. Он понимал ее так, как никто. Хотелось говорить, и она говорила… А что, нельзя?
Информация оказалась очень ценной. Да, конечно, безмерно жаль, что Майкл Чайка, сосунок этот, вынул и наверняка уничтожил кассету, но теперь и без кассеты Макаров достаточно ясно мог представить себе картину его тренировки, расклад нагрузок и степень подготовленности фигуриста Чайки к соревнованиям международного уровня. Степень была нулевой.
Чайка годился, может быть, для юниорского уровня, но не выше. И психотип его теперь для Макарова не представлял ни малейшей загадки.
Мать-буренка исключительно добросовестно все о своем теленочке рассказала. С деталями и подробностями, даже с доступным ее памяти анамнезом. Картина зачатия Макарова умилила: ну и скоты! Напоили, обкурили глупую и недоразвитую мозгами девицу. Впрочем, кавалер-искуситель умственным развитием явно своей жертвы не превосходил. Какой-то узкоглазый юнец. Китаец? Нет, скорее всего, с севера, тоже узкоглазый. Чукча? Канадский абориген? Возможно-возможно. Картина рисовалась нечетко. Элайна никак не могла сосредоточиться на моменте зачатия, ей было тяжко, неприятно, больно. Даже вспоминать больно. Но вспоминать все до мелочей и необязательно. Главная информация получена.
Григорий Александрович был доволен чрезвычайно. Он вывел Элайну из гипнотического сна. Лучшего экземпляра для работы гипнотизера придумать нельзя. Классическая модель, клинический послушный экземпляр, хоть публичные фокусы показывай! Дал ей дополнительно сто долларов. Больше давать не нужно. Во-первых, незачем баловать, во-вторых, Макаров сам пока еще денег не печатает. Обойдется коровушка и сотней. Все, девушка, понадобишься – позвоню. Некогда мне тут с тобой, нужно видеокамеру в магазин возвращать, деньги обратно получать. Ульяна рассказывала, что в Канаде с этим ни малейших проблем: попользовался вещью и вернул. Все так делают. Главное, чтоб товар был в полной сохранности, чтоб чек в наличии.
С чеком все в порядке. С товаром в основном тоже. Внешне камера как новенькая. Молотком по ней никто не бил. Об лед ее легонечко приложили, и что-то в ее электронном животике надорвалось, оборвалось, но это-то как раз и не так существенно. Камера изначально могла быть с дефектом. Макаров при покупке не проверял…
Глава 107
Проблема возникла совершенно неожиданно. Ульяна, всегда смотревшая ему в рот и слушавшаяся беспрекословно, вдруг взбрыкнула, да так, что хоть веревками ее вяжи. Почти истерика у нее началась. Разочаровалась она, видите ли, в московском ученом! Она думала, он порядочный человек, а он – «нечестный и нечистый»: «Йон красты хоче!»
По Ульяниной логике скрыть от продавцов, что видеокамера падала и потому пришла в негодность, воровство. Страшный и несусветный грех. Ага. Несусветный. Не из этого света, значит. Не из мира сего. В мире духоборов, которые, как известно, крестов не носят и поклоняются «не кресту, а Христу» (лично надо полагать), любой обман есть вранье Богу. Бог вездесущ и присутствует в любом Божьем творении. Потому-то духоборцы, как они сами себя зовут, и сжигали оружие в тысяча восемьсот девяносто каком-то там году, что убивать, пусть даже и врагов на войне, по их представлениям, это убивать искру Божию, которая в этих врагах содержится вместе со всеми прочими начинками.
Продавцы в канадском моле – служащие громадной мультимиллиардной американской компании, торгующей электроникой, – тоже Божьи твари. Их «тож Хоспод Бох в жизню призвал». Стало быть, ни убивать их, ни обманывать негоже. Убивать, кстати говоря, Макаров и не собирался. С ума еще не сошел. Намерение у него было скромнейшее – вернуть на кредитную карточку шестьсот шестнадцать канадских долларов и девяносто два цента. И путь себе живут милейшие продавцы. И Ульяна, со всеми своими духоборческими заморочками, тоже нехай здравствует…
Впервые Макаров поймал себя на том, что его раздражает старорусский язык Ульяны. По причуде лингвистической судьбы язык этот, изолированный от родного русского, явно попал под сильное влияние родного брата, языка украинского, и во многом вобрал в себя украинское словообразование, украинскую мелодику. Макаров это не сам сформулировал, а вычитал в Интернете. Украинцев, перебравшихся в канадские прерии приблизительно в те же годы, что и русские духоборы, здесь называли «шипскин пипл» – люди в овечьих шкурах. Хотя, как известно, хохлы больше по свиньям промышляют, чем по овцам.
