Шрифт:
Закладка:
– Вы считаете, что я нуждаюсь в комплиментах? Я мало их слышала на моем веку?
«Разозлилась», – очнулся Клаудио, вздохнул с показным огорчением и произнес фразу, тщательно обдуманную и заранее переведенную на английский:
– Ситуация, сложившаяся сейчас в жизни Майкла Чайки, не является ни простой, ни однозначной. Пока я не могу с гарантией назвать срок, когда Майкл снова начнет публичные тренировки и выступления, но это произойдет скоро. Пожалуйста, Флора, подождите…
– Клаудио, поймите, я уже не знаю, как от Синчаука и Турасавы отбиваться. Кончится тем, что они сами, без приглашения и объявления войны, возьмут и явятся к Майклу на тренировку.
– Ночью? – скривился Клаудио.
– Вы напрасно секретничаете, мистер Кавадис, напрасно…
И разошлись.
Клаудио стало тошно. Много она понимает! Синчауком и Турасавой его пугает… С этими-то простофилями Клаудио как-нибудь договорится. В конце концов, все они по одну сторону баррикад… А Макаров, о котором Тинатин предупредила, по другую… Судя по всему, противник он матерый.
Глава 98
Ульяна передала Элайне искреннюю благодарность московского ученого, пятьсот долларов задатка и маленькую, можно сказать, крошечную видеокамеру. Задача следующая: снять как можно больше из ночной тренировки Майкла. Лучше снимать в середине тренировки, чуть ближе к ее началу. Особую ценность представляют прыжки. Как выдающийся фигурист Майкл Чайка готовится к прыжку? Как разгоняется, как совершает вращения, как приземляется? Важно крупным планом снять лицо. Конечно, не в момент прыжка, а в другую какую-нибудь минуту. Например, при заходе на прыжок.
– А если у меня не получится? Он мне что, вторые пятьсот не заплатит? – запаниковала Элайна.
– Так не ведаю… Так спрошу… – Ульяна пожала могучими плечами.
– Пусть твой ученый мне сразу всю тысячу отдает. И что получится, то получится: я ж никогда ничего видеокамерой не снимала!
Элайна вошла в раж. Она не была агрессивна, нет, но цену себе знала. Видел бы ее сейчас Клод!
Ульяна растерялась. Как с этой грешницей говорить? Ей палец протягиваешь – она норовит руку оторвать.
– Так. Я ж почем знаю, что ён скаже? Може и осерчать. Совсём ничого мож не дати.
– Ну так я и камеру твою брать не стану…
Элайна отряхнула с куртки сахарную пудру, слетевшую с любимого пончика «Бостон крим», решительно встала. Кофе она и по дороге допьет. Взяла сумку, повесила на плечо.
– Покедова, – небрежно кинула смешное русское словечко – мамино. Якобы на прощание.
Улька, дрянь такая, не реагирует. Ну, говори же, говори, деревенщина, что попросишь у своего ученого еще пятьсот… Нет, молчит Улька. Дело пахнет керосином.
– Так. Подожди. – Ульяна подняла на Элайну растерянные серые глаза. Без туши и карандаша. Некрасивые, невыразительные. У Элайны, если честно, глаза тоже не ахти, но гораздо, гораздо лучше! Сравнения быть не может. – Я туточки ёму звонок дам.
И Улька перешла на цивилизованный английский. Ничего, мол, не обещает, потому что не уполномочена. Но спросит.
Ученый согласился. Пошли с Улькой на угол в Royal Bank[15]. Улька поколдовала у дисплея, бесстыже закрывая рукой код доступа. Элайна рядом стояла, ноготь поломанный пилила. А что, нельзя?
В утробе автомата железные руки железного банкира с шумом отсчитали деньги. Автомат крякнул, щелкнул и высунул в плодоносную щель плотную, толстую, роскошную пачку двадцаток. Денежки… Любименькие… Родименькие!
Элайна выдернула из стойки белый депозитный конверт с круглыми дырочками непонятного назначения, аккуратно втиснула туда пачку двадцаток, языком щедро лизнула намазанный клеем край. Заклеила. Очень хорошо. Молодец Элайна. Деловая женщина!
– Григорий Александрович сказал, что ждет результатов как можно скорее.
Ульяна говорила по-английски. Душевного русского разговора с пьянчужкой Элайной получиться не может, так незачем и чистую Божию речь о такую марать.
– Да сделаю я. – Элайна миролюбиво махнула рукой.
Мысли радостно скакали вперед. Когда будет камеру возвращать, сколько удастся стребовать дополнительно? Еще пятьсот? Или «може, другу тыщу»? Элайна подавила смешок. Ну, не забавно? Достукалась она, от длительного неупотребления алкоголя перешла на старославянский.
– Смотри на пьяную голову камеру не разбей, – по-английски тихо проговорила Ульяна, не поднимая на Элайну глаз. Будто боялась серые глазки об Элайну испачкать.
Деревенщина, дубина стоеросовая… Ну и плевать на нее. У Элайны сегодня счастливый день, высокорентабельный!
Глава 99
День был удачный. Точнее, скверный, полный больших и малых поводов для ярости. Но это-то и хорошо, Майкл в его теперешнем поиске нуждается именно в таких днях. Чтобы взлететь в прыжке, нужно войти в состояние истовой ярости – вот сверхзадача!
Рано утром разбудил Карлос. Он прогуливал школу по причине абсолютной невозможности поправить школьные дела. В этом году его не аттестуют, ну и фиг с ними. Кузен Фернандо high school[16] вообще в двадцать один год окончил, а Карлосу еще только восемнадцать, у Карлоса времени вагон! А раз такое дело, можно и нужно ехать на озеро Луиз. У Фернандо там лодка отцовская. Стоит-качается в дорогущей марине. Ждет, кто б ее по озерным волнам выгулял. Едут кампанией. Карлос со своей новой герлфренд, естественно, Фернандо, еще две чувихи, подружки вышеупомянутой гёрлфренд. Тренировки у Майкла по ночам? По ночам. Вот и ладушки. Девиц тоже к ночи нужно обратно в Калгари доставить, что и будет сделано в лучшем виде.
Майкл замялся. Во-первых, спать хочется, во-вторых, выходить на тренировку переутомленным глупо. В такой тренировке и смысла-то нет. В-третьих, Майклу совершенно неохота общаться с незнакомыми девицами, опять входить в роль героя-премьера, фотографироваться со счастливым лицом, подписывать автографы и обещать обязательно пригласить на свое ближайшее выступление. С души воротит. От Карлоса, однако, так же невозможно отвязаться, как и от Клаудио. В этом они похожи. Клещами рвут, веревки вьют. Карлосу, видимо, до зарезу нужно продемонстрировать девицам живого «летучего канадца» Майкла Чайку, который ему, Карлосу, лучший друг и младший кореш.
– Я тебя через полчаса забираю! – заявил Карлос, не слушая заспанных междометий, и отключил связь.
Все. Теперь только бриться. Карлос имеет привычку приглядываться. Если Майкл выбрит небрежно, он кривит рожу, сокрушенно трясет головой и громким трагическим шепотом констатирует: «Not redy!»[17] Много он понимает. Его заявления вообще ни на чем не основаны. Они больше от его собственного настроения зависят, чем от Майкловой жалкой щетины. Карлос иногда большая сволочь. Особенно когда рядом девчонки.
Глава 100
Ехали на двух машинах. Впереди Фернандо на красном спортивном BMW, летней машине отца, сзади Карлос – на десятилетней серебристой «хондаичке», изъятой из родительского гаража без всякого на то разрешения.
Машина стояла без страховки уже полтора месяца. Раньше на ней ездила старшая сестра Карлоса, но ее жених подарил ей новую, почти в точности такую же. Эта же старушка на четырех колесах по логике вещей должна была быть переписана на имя Карлоса и отдана в его полное распоряжение. Но родители с подарком не торопились. Воспитывали. Это они так думали, что воспитывали Карлоса, а на самом деле только злили. Не даете машину? Не получите школьного аттестата! Только и всего.
Рядом с Карлосом сидела его маленькая миленькая Брижжит, белокурая тоненькая немочка семнадцати лет от роду. На самом деле Брижжит была немкой только наполовину. Папа у нее немец, а мама латышка. Фамилия Варнас. У латышей часто фамилии заканчиваются как у древних римлян – на «с». Кроме того, в маме был намешан, по ее же собственному выражению, «неполный список северных европейских кровей».
Брижжит очень любит маму, а папу не очень – он от них с мамой уехал в Нью-Йорк, даже денег не посылает. А им и не надо! Мама – учительница с большим стажем, сто тысяч в год зарабатывает. Нужен он им! Обидно только. А в остальном плевать.
Волосы у Брижжит бледно-желтые, почти белые, кожа бледно-розовая. Ресницы она красит темно-голубым, а ногти – бледно-телесным. Ногти у Брижжит
