Макаров подошел к окну. С девятого этажа калгарийские крыши видны во множестве. Кондиционеры, вентиляционные агрегаты, трубы, антенны… Отдельный и многонаселенный город – город урбанистических машин. Зимой белый дым из труб (очищенный, поэтому белый?). Летом – жар из кондиционеров. Что ни выброс, что ни выхлоп, все с уважением к экологии, считай, к Божьему промыслу. И над его, Макарова, головой через три этажа точно такие же железные животные урчат-жужжат-надрываются. Производят внутри гостиницы достойную среду обитания. Воздух и воду по кругу гоняют. Подышал, попил – раздели с товарищем. Все давай сюда, что выдохнул, что из организма выбросил. Все почистим, все проветрим, все реставрируем. Как на космической станции. И снова пей, дыши. Проверено: инфекции нет. Будьте упокойнички!

А они, духоборы, духоборцы, как сами себя зовут, этих благ, этой цивилизации, бессмысленной и беспощадной, не захотели. У них свои представления о прекрасном. Они вроде индейцев. Вошли в конфликт с властями. Власти их об коленку. Сильный всегда прав.

Макаров снова улегся. Нет, не сильный всегда прав, а более сильный. Тот, кто побеждает в схватке конкурирующих сил. Абсолютно так же, как в спорте. Разница лишь в единицах измерения. В спорте – очки, годы, секунды. На войне – людские жизни, города, территории, земные недра, сокровища культуры. По сути, ценны только жизни людей. Когда ты умрешь, ты умрешь – присоединишься к большинству.

«Мы были такими, как вы. Вы будете такими, как мы». Надпись над воротами кладбища в Германии. Немецкая народная мудрость.

У Макарова на войне погибли двое дядьев. Брат матери и брат отца. Макаров ненавидит немецкую речь. Именно ненавидит. С молоком матери впитал. Родился-то он в сорок шестом, сразу после войны.

А духоборы во время Второй мировой псалмы пели в составе общинных хоров. Голоса сильные. Спелись хорошо. Русский язык, опять же, сохраняли. Тварей Божиих из вермахта вблизи не видали, а повстречались бы – убивать бы не стали. Скинули бы одежды, да и пошли голыми. В Бухенвальд или в Треблинку. Демонстрируя всеобщее равенство перед Господом Богом нашим Иисусом Христом… Нет. Их бы нацисты не уничтожили. Они бы использовались как рабочий скот. Полезный скот, мастеровой…

Макаров внимательно осмотрел оконную раму. На форточку ни малейшего намека. Дыши, чем дают, и скажи спасибо. Цивилизация! Еще и за кондиционер приплатишь…

Желто-оранжевый свет от могучих неоновых букв CIBC косо падал в окно номера: Canadian Imperial Bank of Commerce. Так они расшифровываются, эти четыре буквы. «Кэнэдиан Империал Бэнк оф Коммерс». Абсолютно бесстыже и ясно. И слово «империал» присутствует, и слово «коммерс», то есть коммерция. Ни тебе вспомоществования сирым, ни намека на Христа, который, кстати, предлагал выгнать торговцев из храма.

Так и не выгнали. Торговля – двигатель прогресса! А торговля-то всегда обман. Не обмен, а именно обман, потому что равноценного обмена в принципе быть не может. Буханку хлеба покупаешь – тебя обманывают. Буханку хлеба продаешь, если не в убыток, а выгодно – обманываешь ты. Крадешь у ближнего, а он, голубь, под одеждой голый. Так же, как и ты. Вам бы, братанам во Христе, по дороге вместе голыми гулять, а вы хлебцем торгуете. Один купил, другой продал и деньги в Кэнэдиан Империал Бэнк оф Коммерс на сохранение отнес…

Значит, доведя логику духоборов до апофеоза, что сделал? Известно что – сам продался, пойдя на компромисс со злом. Ну, так не ешьте хлеба вовсе! Или переходите на натуральное хозяйство, в первобытное состояние, от греха подальше… переползайте.

Первобытные, кстати, и голыми не стеснялись особо.

Макаров достал чек из магазина электроники, где камеру покупал. Циферки, буковки. Все вполне понятно. Завтра же камеру вернет и деньги назад получит. Без переводчицы обойдется.

Глава 110

Магазин электроники, в котором была куплена злосчастная камера, находился не просто в торговом моле, а внутри гигантского американского магазина «Walmart», торговавшего всем, чем только возможно торговать, за исключением автомобилей, гробов, самолетов, вертолетов, оружия и алкоголя. Все остальное – будьте любезны!

Макаров подошел к тому прилавку, где купил камеру. Вынул ее из портфельчика. Положил рядом все нехитрые причиндалы – блок дистанционного управления, блок питания, пластиковый контейнер, в который камера была запаяна. Сверху последним победным аккордом лег сложенный пополам чек. Дата покупки и сумма, снятая с макаровской кредитки, деликатно обведены волосяными карандашными кружочками. В общем, и говорить ничего не нужно. Все и так ясно. Забирайте свой поганый товар обратно, возвращайте мои деньги. Я клиент, значит, я прав.

Можно сказать, что Макаров стоял в очереди: ждал, пока других покупателей обслужат. Две очень высокие и очень красивые негритянки в одинаковых черных маечках, едва прикрывавших одинаковое бордовое кружево наверняка одинакового белья, что-то весело обсуждали с молодым и темнокожим продавцом неясной Макарову этнической принадлежности. «Баскетболистки», – определил Макаров, одобрительно глядя на их скульптурные бюсты, удобно расположенные на уровне его глаз. При других обстоятельствах, конечно, он подробнейшим образом рассматривал бы негритянок, но сегодня важнее было сосредоточиться на продавце.

Лицо у продавца было тонкое, волевое, благородное. Вне всяких сомнений, европейское. «На Ланового похож! – удивился Макаров, вспоминая прославленного российского актера Василия Ланового в роли графа Вронского. – Только цвет другой. Темно-коричневый Лановой».

Смуглый Вронский в голубой униформе нагнулся, что-то укладывая под прилавком. На его спине, пониже лопаток, открылась надпись: «Ask me. I am here to help». «Спросите меня. Я здесь, чтобы помочь». Ульяна объяснила, когда камеру покупали. У всех продавцов магазина «Walmart» одинаковые надписи на спинах.

«Ну, держитесь! – Макаров от напряжения икнул. – Я вас спрошу! Вы мне быстренько поможете…»

Он настроился на победу, но знал, что к гипнотизму обращаться не станет: вопрос того не стоит.

– May I help you? – Темно-коричневый Вронский смотрел на Макарова ласково.

Негритянки уже отходили от прилавка.

– Ес! Ес! ОБХСС, – бодро откликнулся Макаров.

– Пардон? – Вронский почтительно перегнулся через прилавок, поворачиваясь к Макарову в профиль. Ухо подставлял, идиот.

– Вуаля! – уверенно произнес Макаров, как ему казалось, по-французски. Валяй, мол, сволочь заморская, понимай. Французский в твоей Канаде – второй государственный. – Ву-а-ля! – повторил он по слогам, придвигая к Вронскому камеру, чек и причиндалы.

Всем видом Макаров показывал, что с ним-то все в полном порядке, а вот с продавцом, возможно, что-то не так. С какого перепугу он по-французски не понимает?

Продавец внимательно изучил чек и, любезно улыбаясь, спросил:

– Return?

– Вуаля! – повторил Макаров, как он потом выяснил, вполне к месту.

– What is the problem? – приставал смуглый граф.

Макаров молчал. Слово «problem» он узнал. Если сильно понадобится, он сможет это слово повторить. По-русски, конечно.

Продавец включил камеру. Это он так думал, что включил. Мельхиоровый трупик не подал признаков жизни. Экранчик темный, в брюшке ни звука, ни шороха, на корпусе ни единый огонек не мелькнет.

– Something wrong[21], – глубокомысленно сказал граф.

Макаров поставил ноги на ширину плеч, скрестил руки на груди. Он никого не собирался бить, просто так ему стоять удобнее. Вронский это понял, что-то громко сказал – видимо, извинился, – стал звонить по телефону. Звал кого-то на помощь. Ну-ну.

Очень скоро пришел живописнейший индус.

Черные усы, вероятно, до пояса, равно, как и черная борода, скорее всего не короче, были кокетливо и остроумно забраны в тоненькую нейлоновую сеточку. Из его же собственной стопроцентной шерсти у индуса получалась черная полумаска под подбородком и вокруг рта. «Намордник на меху», – немедленно окрестил эту красоту Макаров. Кроме намордника новоприбывший имел на голове чалму цвета застиранных голубых кальсон. На его фоне Вронский совершенно не казался экзотичным. Цыган какой-то стриженый, не больше.

Мужик в чалме широко улыбнулся, обнажив грандиозного размера зубы густого темно-коричневого цвета. Зубов было много, но стояли они как-то подозрительно вольготно, индивидуально. Каждый сам по себе. «Не зубы, а слоны!» – охнул Макаров. Ну и Канада, просто музей этнографии народов мира под открытым небом!

В сущности, так оно и есть. В Канаде этим гордятся до такой степени, что даже в конституцию внесли. «Это „канадская мозаика“ называется», – успокоил себя Макаров. Подумаешь, зубы у него большие! Кусаться-то