– Что же вы, люди, не верите в нашего Ивана! Да он его голыми руками…

Его слова поглотил новый гул недовольных голосов.

Потыпыч тоже внезапно заволновался. Иван увидел это по тому, как он раскачивается, крутит головой, словно ища Шального. Боярину стало его жалко, но вдруг медведь поднялся на задние лапы и, протягивая когти, посеменил к нему.

Иван даже не успел опомниться. Рука, словно вспомнив строгие боевые уроки, которые младшему княжичу всё же давали, поудобнее ухватила палку. В голове мелькнула мысль, что такое оружие никуда не годится, но зверь уже был близко.

Иван замахнулся медведю в середину лапы. Палка чуть стукнула о плотную шерсть, но Потапыч потерял равновесие и опустился на землю, словно ища передышки. Больше во весь рост он не поднимался. На своих четверых он был куда быстрее и проворнее, и Иван едва поспевал за его рывками. Он старался не бить Потапыча вообще, всё ещё веря, что это просто игра, поэтому лишь отражал медвежьи удары и старался держаться на расстоянии.

В какой-то момент стало спокойнее. Иван заметил, что и сам Потапыч не стремится ринуться к нему, он только обходил рядышком, словно разыгрывая представление. В опасность поверили не только люди, стоящие за факелами, но и сам боярин.

Однако вот Потапыч снова поднялся и взял палку в зубы. Рывком головы он откинул оружие куда-то прочь и, разгоняя дыханием знойный воздух, обхватил Ивана за бока.

В толпе снова закричали, но на этот раз от ужаса.

Иван не чувствовал земли под ногами, только горячую шерсть совсем рядом. Потапыч ревел тихонько, удерживая его, но ни отгрызать лицо, ни отрывать руку не собирался.

– Что же вы, люди! – обратился к толпе Шальной. – Как наш Потапыч может обидеть Ивана? Смотрите, как они милуются!

И в самом деле. Медведь прижимал Ивана к груди, тёрся о его макушку влажной от слюны челюстью, но не обижал.

Страх толпы растаял. Послышался смех, громкие вздохи, и все захлопали. Шальной едва уговорил опустить Ивана обратно на землю, и зверь нехотя подчинился. Боярин осоловело осмотрел улыбающиеся лица, убрал волосы назад и поклонился. Шальной увёл и его, и Потапыча прочь.

Желя глядела на это сверху и, только когда Иван совсем скрылся за кибитками, поняла, что сжимает кулаки до крови. Быть может, в ужасе она кричала, но в шуме толпы никто этого не услышал. Не будь на её лице муки вместо белил, то всё равно она показалась бы такой же бледной.

Шум барабанов, бубнов и трещоток сменила трель дудок. Плясцы, все вместе вывалившись на площадь, закрутились в сумасшедшем танце, только чудом не снося друг друга. Но Желя пригляделась и увидела в этом свой замысловатый порядок… Кто-то из этих затейников запел, и она услышала слова:

– Любоваться на девицу, на невесту, на землицу – не мо-гу! А жениться на девице, на землице – не пой-ду!..

Последнее слово плясцы выкрикивали на выдохе. Они раскачивались, махали руками словно в досаде. Кто-то из толпы им подпевал.

– С молодцами, с гордецами, с удалыми лихоцами – ув-ле-кусь! И во град, во славно царство – со-бе-русь!..

Снова короткая передышка, чтобы заиграли дудки. Где-то сбоку Желя увидела Шального, и дед смотрел на неё. Девушка так увлеклась, что почти позабыла, что сама участвует в глумливой игре в образе царевны. Она стала вслушиваться в слова песни, чтобы не прозевать свой выход.

Музыка резко смолкла, и тогда один из плясцов крикнул в тишину:

– Слава небу, в нашем царстве, в нашем добром государстве от невест отды́ху нет! Мы царевне шлём привет!..

Инструменты также резко вернулись к игре, и Желя, чувствуя, как потеют руки, плавно, как могла, на негнущихся ногах, вышла к воображаемому окну. Она прикрыла глаза, боясь смотреть вниз, на людей, и плавно обвела взглядом крыши домов.

Люди внизу закричали, приветствуя царевну.

Желя вспомнила, как Шальной учил смотреться в зеркало, но ничего около себя не нашла. Тогда она выставила ладонь перед лицом, встав боком, и сделала вид, что смотрится в своё отражение. Обыгрывая богатый наряд, Желя перекинула косу за спину и коснулась тяжёлого венца.

Люди принялись свистеть, плясцы продолжили песню, но слов девушка уже не разобрала – так сильно разволновалась.

Под новую трель дудок и рожков глумцы рассыпались кто куда, и вперёд вышел один из ряженых. Желя видела его по дороге в град. Сейчас он был разодет в широкие штаны, чудно́ подпоясанной рубахе и длинной чёрной накладной бороде. Он принялся скакать вокруг выстроенной стены царского терема, стараясь дотянуться до окна. С каждым его высоким прыжком толпа хлопала и кричала что-то приободряющее.

– Без царевны шёл жених, пригорюнился, затих! – продолжал читать Шальной где-то под самым окном.

Переодетый плясец опустил голову, глубоко-глубоко вздохнул, изображая грусть.

Желя наконец успокоилась и смогла вслушаться в слова глумливой сценки: она, царевна, выбирает себе заморского жениха. Гости града красуются перед её окном, чтобы влюбить, но царевна остаётся холодна.

На площадь колесом выкатился другой плясец в новом диковатом костюме – весь в мехах, умотанный в женскую шаль и с самодельным копьём наперевес. Новый «жених» также принялся расхаживать, выполняя трюки под смех народа, и Желя даже была рада, что ей как царевне не нужно было его выбирать.

Плясцы выходили один за другим, изображая всё более и более странных молодцев, пока под конец не появился последний. Без яркой краски на лице и звонких украшений, этот был одет в простую тонкую деревенскую рубаху. Сверху Желя посмотрела на его кудрявую рыжеватую голову и чуть ли не признала Ивана, но нет – этого плясца она у кибиток не видела.

«Жених» запел песню, и её тут же подхватили другие ряженые. Слова тонули в шуме барабанов, дудок и трещоток, но «царевна» чувствовала, что глум подходит к концу. Песня резко стихла, и плясец вместо того, чтобы, как все, прыгнуть до её окна, упал на колено перед стеной.

Желя снова взволновалась. Шальной говорил, что нужно выказать последнему жениху благоволение, но она не знала как. Но тут неожиданно под рукой нашёлся платок, взятый ещё из кибитки. Медленно наклонившись через окно, Желя прикрыла глаза, как, должно быть, делают настоящие царевны, и бросила платок желанному жениху.

Когда ткань коснулась земли у его ног, люди закричали с новой силой и захлопали, как безумные. Плясцы всей гурьбой вышли вперёд и под угасающие звуки дудок поклонились.

Гий ушёл почти сразу после того, как Иван поборол Потапыча. Мысленно он отметил, что боярин был молодцом, но что-то в его движениях и повадках всё равно выкидывало его из общего ряда плясцов. Но людям нравился