Шрифт:
Закладка:
– Царевна! Народ на площади не отличит.
Тяжёлая коса была перекинута на плечо. Чтобы сделать её толще, женщины вплели несколько разноцветных лент. Когда плясуньи ушли разгружать телеги, Желя посмотрела в натёртое до блеска медное блюдо и не узнала собственного отражения. Она сомневалась, что царевны выглядели именно так. При случае надо будет спросить у Ивана.
Она оставалась сидеть в тёмной кибитке, слушая шум на площади – плясцы устраивали помост для представления и шумно переговаривались.
Но вдруг вход, закрытый полоном кожи, хлопнул, и появились Иван с Гием. Боярина тоже переодели. С плеч свисала огромная голубая рубаха и тёмные порты, подвязанные у коленей.
– Ой, – только и сказал волк, разглядывая Желю, – Ваше Царствие.
Он показушно поклонился по пояс, и ей захотелось его стукнуть.
– Ладно, не серчай. А то ещё казнишь меня.
Гий походил по тесной кибитке и нашёл накладные уши – большие и круглые, они были сделаны из ткани и коры. Он приложил их к своим ушам и посмотрелся в блюдо.
– Ну как я, хорош?
Иван хохотнул.
– Зачем тебе такие большие уши? – протянула Желя шутливо, словно напевая строчку из какой-то песни.
– Чтоб лучше слышать тебя, красавица. – Гий перестал играть и вернул поделку для представлений на место.
Без предупреждения в кибитку влетела Вайва. Тоже переодетая, с ножами на поясе.
– Ну что, готовы? Вы прямо вылитые плясцы! – Она довольно оглядела Ивана и Желю. – Подумайте, может, ну эту вашу деревню. То ли дело вольная дорога! – воскликнула она и подмигнула. – Выходим.
Вайва снова скрылась снаружи, и Иван уточнил:
– Мы с Желей на представлении, ты – ищешь охотника, так?
Гий кивнул.
– Обещаю не нарываться и не попадаться.
Он помог Желе подняться на ноги и расправить неудобное платье. Наскоро она схватила свой платок, чтобы утереть лицо, если свёкла или мука побегут.
– А вы пообещайте рассмешить народ, весёлые плясцы!
В общей суматохе на Желю накинули покрывало, чтобы раньше положенного не удивить народ нарядом, и повели к построенной для представления стене, заделанной под царский терем. Кто-то мешал им пройти, но девушку продолжали тянуть вперёд. Потом Шальной помог ей спрятаться за искусственным окном и шёпотом сказал:
– Когда наши заговорят о прекрасной царевне, величественно подходи к окну и гляди на толпу. Можешь приосаниться и сделать вид, что прихорашиваешься в драгоценном зеркале.
И дед тут же скрылся за поворотом, свистя плясцам с музыкальными инструментами в руках.
Желя едва-едва выглянула на площадь, подсвеченную огнём на шестах. Место круглое, шумное, представление будет видно с каждого угла. И народ постепенно стекался… Она испугалась, что её заметили снизу, и спряталась за нарисованные ставни.
Когда гам внизу стал почти нестерпимым, кто-то из плясцов звонко, долго засвистел. И сразу, как звук стих, заиграли, затрещали инструменты.
Желя слышала, как народ внизу кричал что-то, но всё это заглушила музыка. Осмелев, привыкнув к неудобным рукавам, Желя чуть выглянула на площадь.
В полукруге, окружённом только пламенем и закатными тенями, тряслись плясцы. Те из них, кто не извлекал безумные звуки под общий ритм, подпрыгивали на руках, подкидывали друг друга и ловили под шумные ахи людей. Народ толпился тут же, но, словно чувствуя грань, выведенную огнём, не приближался.
Когда от шума, множественных кувырков и крикливых частушек почти резало в голове, музыканты вдруг выкатились вон, освобождая краешек земли. Где-то со стороны опустевших кибиток послышался звук цепи, тяжёлые шаги и кряхтение. Шальной вёл за собой Потапыча, прикрикивая на него, и медведь слушался.
В толпе кто-то закричал. Шальной заговорил:
– Дикий лесной зверь! Жестокий! Кровожадный! Рад будет вашей потехе и доброму слову!..
Желя смотрела, как Потапыч украдкой старается скинуть цепь, но у него не получалось. В другом случае она бы мысленно отругала Шального, если бы не знала, что дед, канюча и почти умоляя, просил медведя принять эту ношу. Во время пути Потапыч цепей не носил, был смирен и даже ласков, но вот на представления пришлось надевать, чтобы пощекотать самообладание любопытной толпы и создать нужное впечатление.
Медведь встал на задние лапы по приказу Шального, и люди завизжали. Зверь выполнил ещё несколько трюков и даже попробовал кинуться на своего укротителя, но по тому, как он быстро убрал когтистую лапу и чуть присел, Желя поняла, что это была скорее обманка для любопытных, выученная ещё в дороге, чем угроза по-настоящему.
Шальной, играя, потряс головой.
– Какой чудный зверь, а?! Суровый, непокорный! Надо умилостивить его озорной игрой!..
Он махнул рукой в сторону, где ждали своего выхода другие плясцы, и на площадь неуверенно вышел Иван. Отчего-то Желя не сразу его узнала – то место, откуда он пришёл, было плохо видно, но отсутствие кафтана и вышитой шапки в самом деле делали боярина другим человеком. Образ его изменял и мягкий насыщенный солнечный свет, последний за этот день.
Иван глубоко поклонился людям, как наставлял его Шальной, и выкатил ногой кожаную попинуху, мягкий шар, набитый тряпками и песком.
Шальной куда-то пропал.
Потапыч, разглядывая Ивана, пошевелил ушами и попробовал сделать пару шагов вперёд, но тут боярин поднял попинуху и кинул прямо зверю в грудь. Наученные лапы тут же поймали игрушку в воздухе. Народ рассмеялся, засвистел. Медведь коротко фыркнул, удерживая шар когтями.
– Потапыч! – позвал Иван, хлопая руками. – Возвращай!
Медведь послушно развернулся, переступил с лапы на лапу и кинул попинуху Ивану. Он чуть не упустил её из рук, но успел схватить у самой земли. Народ бесновался.
Вместе они проделали эту штуку несколько раз, и люди не умолкали. Но Потапычу надоело играть, и он перестал кидать попинуху Ивану, уселся на землю и принялся сам перекатывать шар из стороны в сторону.
Из толпы кто-то крикнул:
– Смотрите, как заскромничал!
После этих слов, словно понимая, о чём речь, Потапыч спрятал морду лапой. Желя, глядя на него, даже перестала бояться – так умилительно он выглядел.
Но музыка плясцов, всё ещё стоящих поодаль, вдруг стала жёстче, напряжённее. Шальной бросил Ивану длинную палку, похожую на саблю. Желя услышала, как дед крикнул боярину:
– Только не стукай его сильно!
Иван не походил на человека, желающего поколотить медведя. Он смотрел на палку настороженно, неуверенно, словно сомневаясь, что всё это не шутка. Но тут с Потапыча сняли цепи, и зверь рухнул на четыре мохнатые лапы.
Остался только звук барабанов. Все другие инструменты стихли.
– Эй, люди! – закричал кто-то из толпы. – Да он же убьёт молодца!
Эти слова подхватили, и голоса народа зазвучали не весело, как прежде, а с
