Бабушка громко смеется, но я знаю, что она смеется со мной, а не надо мной.

– Моя дорогая девочка, у нас нет денег, чтобы ими владеть.

Конечно же, я это знаю. Знаю это по тому, как мы вырезаем купоны и штопаем носки. Знаю это по тем редким дням, когда мы можем купить взбитые сливки, по наличию домовладельца, требующего арендную плату, по визитам в публичную библиотеку, так как у нас нет своей собственной, и по разномастным столовым приборам, купленным в комиссионных магазинах, а не доставшихся нам от предков.

Пришло время задать вопрос, который мне хочется задать больше всего, – он уже несколько дней прожигает дырку в моем мозгу.

– Бабушка, если мистер Гримторп такой гений, почему он прячется у себя в поместье?

Она наклоняет голову, смотрит на меня как-то странно, совсем мне непонятно.

– Не суди человека, пока сама не окажешься в его шкуре, – говорит она. – Слышала когда-нибудь эту пословицу?

– Да, – отвечаю я, – но я не понимаю, как она касается мистера Гримторпа. Он же не носит никакой шкуры.

– Верно, но к нему пословица все же применима. И к тебе, моя дорогая девочка. – Бабушка дотрагивается до моей щеки. – Это значит, что нельзя по-настоящему узнать кого-то, не пережив все то же, что и он. Поверь, у мистера Гримторпа хватало демонов. Сейчас он вполне здоров, но, когда он был болен, тьма взяла верх.

– Он был болен?

– Да, – отвечает она, – и очень страшно. Этот недуг на время превратил его в монстра. Но мы все сумели это пережить. Мы справились. Миссис Гримторп и я всячески помогали ему, и он выздоровел. Очистился. Молли, ты понимаешь, о чем я говорю?

Я представляю острокрылых гаргулий, окруживших мистера Гримторпа, пока бабушка и миссис Гримторп отбиваются от них.

– Как ты прогнала демонов? – спрашиваю я.

– Терпением и настойчивостью, – отвечает бабушка. – Миссис Гримторп просила меня часами сидеть у постели ее мужа и читать ему, что я и делала. Это отвлекало его от худших проявлений болезни. Я также поила его чаем, Молли, который явно не был для него самым вожделенным из всех напитков. Чай – потрясающее средство. Говорю тебе, оно способно прогнать почти все невзгоды.

– А что, если мистер Гримторп снова заболеет? – спрашиваю я. – Что, если болезнь вернется?

– Не волнуйся. Он точно выздоровел. И мы с миссис Гримторп простили ему все прошлые ошибки, совершенные под воздействием его недуга. Но, памятуя о тех мрачных временах, он держит себя в руках. Стыд – это шрам, который оставляют нам демоны. Помни это, Молли.

Я смотрю на свою недоеденную пышку. Еще минуту назад она выглядела так аппетитно, но теперь лежит на моей тарелке и кажется пластмассовой, даже смешной.

– Ты закончила завтракать? – спрашивает бабушка.

Я киваю.

– Хорошо. Нам пора, – говорит она, положив свою теплую руку на мою. – Мы едем в поместье.

Все утро я тружусь в кладовой для серебра, пока бабушка готовит и убирает кухню. Она щебечет, как воробей, прямо за дверью кладовой. Миссис Гримторп сейчас где-то еще, по крайней мере пока. Наверное, поэтому бабушка поет.

С каждым днем я приобретаю все больше опыта в использовании щелока и трачу все меньше усилий на полировку серебра. Сегодня я решила, что утром займусь серебром, а во второй половине дня отправлюсь читать. Я закончила полировать полный чайный сервиз, несколько сервировочных подносов и целый набор столовых приборов, вплоть до серебряной ложечки, которую держу перед собой. Я изучаю свое изображение в ложке, искаженное и перевернутое; этот неправильный мир, где все вверх ногами, очень напоминает поместье Гримторпов.

Отражение в ложке показывает кого-то еще позади меня – это миссис Гримторп, изображенная вниз головой, благодаря чему ее рот с опущенными уголками стал нелепой на вид улыбкой. Я смотрю на нее, пока она разглядывает недавно отполированные изделия на столе.

Она вскидывает подбородок в знак мрачного одобрения.

– Ты свободна. Можешь пойти в библиотеку и почитать.

Я делаю книксен и покидаю кладовую, чтобы присоединиться к бабушке на кухне. Бабушка достает из духовки свежеиспеченные булочки и шепчет:

– Ты отлично справляешься. Даже ее светлость не может это отрицать. Беги наверх. Позже я позову тебя на чай.

Я направляюсь в переднюю часть поместья и поднимаюсь по главной лестнице. Останавливаюсь на площадке второго этажа, глядя на длинный дамасский коридор, в конце которого – библиотека. Мистер Гримторп не тролль, теперь я это знаю, и все же, когда неделю назад я встретилась с ним лицом к лицу, наша встреча окончилась тем, что он разозлился и накричал на меня. Он назвал меня ужасным словом и приказал уйти. Я до сих пор не понимаю, в чем я провинилась, но опять же, обычно я поздно распознаю свою ошибку. Помню один случай в школе, когда я исправила слово на доске – мисс Криппс написала его неправильно. За это мне приказали встать в угол класса, и я стояла там так долго, что стыд во мне нашел выход в виде горячего потока, устремившегося по моим ногам.

Теперь я на цыпочках приближаюсь к порогу библиотеки и останавливаюсь. Я вхожу не сразу. Вместо этого смотрю на запретную стену книг и щель в полу – там темно и никаких признаков жизни с другой стороны.

Я подхожу к книжной полке, беру «Большие надежды» и возвращаюсь на кушетку, чтобы почитать. За последнее время я осилила много страниц, и хотя я не уверена, что персонаж Пип мне целиком понятен, зато огромное впечатление на меня производит мисс Хэвишем, иссохшая старая дева, чья единственная цель в жизни – мучить мальчика с добрым сердцем. Почему-то она пугает больше, чем все, о ком я когда-либо читала, так почему же я продолжаю перелистывать страницы?

Слышен щелчок. Такой тихий звук, но он эхом разносится в тишине библиотеки под ее высоким сводом.

Свет через щель в стене падает на пол.

Шаги, шорох тапочек.

Впервые за целые дни за запретной четвертой стеной появились признаки жизни.

Мой взгляд прикован к Оксфордскому словарю, чей корешок выступает за пределы других корешков. И тут вдруг стена с книгами открывается, и я вижу в дверном проеме мистера Гримторпа – с опущенными плечами, выглядящего помятым и усталым. Я прижимаю книгу к груди.

Затем происходит самое странное.

– Извини меня, – произносит мистер Гримторп.

Я едва верю своим ушам. Извинение из уст взрослого мужчины? Произнесенное им настолько невероятно, что с тем же успехом он мог бы говорить