– Наверное, это не совсем то, что ты имел в виду, – извиняющимся тоном сказала Клио. – Это и есть мой мир, но, как и твой, он состоит из осколков. Это не значит, что он разбит, что он неправильный, просто… Он такой, какой он есть.

Пусть вся ее жизнь сейчас – эта маленькая квартира одного очень симпатичного инспектора Департамента, когда-нибудь и это изменится тоже. Хоть Клио пока и не знала, как.

– Зато я могу не просто показать себе этот мир, но и рассказать свою историю.

– Я хочу, – горячо сказал Ловец Снов, шагнув вперед. – Расскажи!

Клио с виноватой улыбкой повернулась к Каэр.

– Я заберу вашего сына ненадолго?

Он и без того часто уходил, чтобы хранить сны безмятежно – или не очень – спящих. Но для любой матери каждый миг, проведенный со своим ребенком – бесценность. Особенно для той, чьи жизненные силы с каждым днем угасали. Для той, что только обрела свое дитя.

– Конечно. И спасибо, – тепло поблагодарила Каэр. – Я и сама плохо знаю твой мир… новый мир. Вижу его в людских снах, но многого не понимаю.

– Иногда его не понимаю и я, – со смущенной улыбкой призналась Клио.

Однако объяснять она не стала. Не ей жаловаться на жизнь. Да и кому – Каэр, которая отныне и навсегда прикована к Юдоли Сновидений. А после пленения Ткачом Кошмаров лишена даже возможности свободно блуждать по ней.

И Клио вместе с созданием мира сновидений ушла в мир, магией снов созданный специально для него.

Глава 15

Мертвые дочери

Ткач Кошмаров заняла свое место на троне, Лелль же сидел у ее ног, словно домашний пес. Однако, к ее неудовольствию, она ощущала в нем, скорее, не покорность и смирение, а искренний интерес. Да, к ее персоне, но все же… Разве он, слабый, презираемый даже собственной общиной, не должен испытывать хотя бы боязливость? Или подавленность от осознания, что находится в мире мертвых, в плену у древней ведьмы?

Бадо́ поморщилась. Слово «древняя» не понравилось ей даже в собственных мыслях. Следовало бы заменить его на «мудрая» или «повидавшая мир». Мириады миров, если быть точнее.

Ткач Кошмаров на мгновение прижала ладонь к груди. Какая глупая привязанность к эфемерной плоти… Однако ей до сих пор было не по себе от мысли, что ровно половины сердца у нее больше нет. Бадо́ ощущала эту недостающую половину, но едва ли могла описать, на что это похоже. Словно ее рука, еще недавно будучи живой, теплой и подвижной, обратилась в камень, но все еще была частью ее тела, все еще сохраняла токи магии внутри.

– Вы так и не рассказали мне про ту девушку, Каэр… – подал голос Лелль.

– Это для меня она просто девушка, а для тебя – одна из сильнейших Туата Де Данная, – фыркнула Бадо́.

Прислушалась к себе – не сквозит ли в ее голосе зависть? Объективной быть тяжело, когда сталкиваешься с несправедливостью такого масштаба. Туата Де Данная появлялись на свет уже великими. Людям со смешанной кровью доставалась лишь пара даров, кому-то – и вовсе один-единственный.

Бадо́ овладела тремя: сноходчеством, теневой и зеркальной магией, и при этом достигла такого уровня мастерства, который позволил ей переплетать ветви магии между собой. Однако для этого ей понадобилось четыре века и бесчисленное множество источников колдовской силы.

Туата Де Данная же с юности могли владеть несколькими дарами и неиссякаемой энергией, заключенной в них самих.

И все же она будто защищала Каэр. Что это, попытка искупить вину? Глупости. Раскаяние – не для таких, как Бадо́ Блэр.

– Простите, м-м-м… госпожа.

Она уже не слушала.

– Я пришла к Каэр совсем юной девицей, и она взялась меня обучать. Как впитывать рассветную силу из окружающего пространства, как пропускать ее через себя, как превращать энергию рассветности в сновидческие чары, не выплескивая сразу всю – тратить аккуратно, размеренно. До ученичества я умела изменять лишь собственные сны. Каэр научила меня использовать и менять чужие. Собирать осколки снов и выстраивать из них совершенно новую реальность. – Бадо́ мечтательно улыбнулась. – Мы создавали ее вместе. Каэр соткала белое полотно – холст для нашего собственного мира. Я наполняла его красочными деталями, украденными из чужих снов. Хрустальный водопад, цветы, распускающиеся только на вершинах высоких гор, сами горы с белыми шапками снега. Белые хлопья в разгаре лета, цветущие сады, серебряные звери. Что-то из этого я придумала и приснила сама. Помню, как Каэр улыбалась – ее забавляли и радовали мои фантазии.

– Звучит чудесно, – прошептал Лелль. – Вы были как мать с дочкой, да?

Боль и тоску в глазах скальда Бадо́ предпочла не заметить. Эта история не о его тоске и не о его боли.

– Так и было. Все время до очередного пробуждения я проводила с Каэр. Я была первым ее приемышем.

Вторым был Ловец Снов.

Бадо́ скривилась. Он едва не спутал ей все планы. Проклятье, он, создание сновидческого мира и воплощение колдовской силы Каэр, был поистине неуловим. Из-за него Клио узнала о том, что именно Бадо́ была Ткачом Кошмаров, когда Ловец Снов привел ее дочь к Каэр.

– Но чем удивительнее и волшебнее становился созданный нами мир, тем отчетливее я понимала: он никогда не выйдет за границы царства сновидений. Это лишь выдумка, яркая фантазия, но не реальность.

– И вы ушли.

– Ушла. Я сказала Каэр, что не могу остаться во снах навеки. Знаю, она этого хотела, но я… Все мои мечты были связаны с реальностью. Я хотела добиться настоящего величия, а не жить в мире, сотканном из грез, в котором люди – спящие – были лишь гостями. Я хотела стать советницей королей, превосходной воительницей и просто легендарной ведьмой. Потому я покинула царство снов.

Это решение далось Бадо́ нелегко. Каэр плакала, прощаясь с ней, но не проклинала, а желала своему приемышу лишь самого лучшего. Надеялась, что однажды, появившись во сне Каэр, с которой отныне была связана тончайшей, эфемерной нитью, Бадо́ расскажет, что все задуманное ею свершилось.

И чем Бадо́ ей отплатила? Опутала паутиной и пила ее силы, чтобы расставить капканы для других.

Конечно, она не хотела убивать Каэр. Не хотела даже, чтобы та знала, кто ее предал. Поэтому и появилась перед ней, пряча лицо за черной вуалью, и молчала, чтобы не выдать себя. Тогда впервые за долгое время Бадо́ ощутала нечто похожее на стыд. Она