– Обмочит тебе все, – постращала Женька, впрочем, без опаски. Она пока не научилась дорожить красивыми вещами.

Сама же Светлана была бы только рада, если бы такое и в самом деле произошло, точно тем самым Катя слилась бы с ней телесно, хотя со стороны звучало это странновато. Постороннему вообще невозможно было понять, каким образом любовь к чужому ребенку заполнила эту женщину целиком не в один даже день, а в один час. Даже самой Светлане все произошедшее – не с ней, а в ней! – тоже казалось необъяснимым. Лопнула почка, о существовании которой она не догадывалась, и волшебный росток махом всосал энергию, предназначенную и для другого тоже, для всего в жизни…

Раньше Светлана не любила детей. Ничего против них не имела, но и нежности к чужим созданиям не испытывала, другое дело, если б свой… Своя. Их с Петей девочка.

Также она и работы других художников не принимала сердцем, только глазами, вот Петины… Все они жили теперь в одной комнате: Светлана, девочка и картины. Рената заикнулась было, что они не вписываются, но, встретившись с сестрой глазами, быстро заговорила о чем-то другом. Никому не доверив, Светлана сама развесила их по стенам, племянница помогала сверлить дырки. Женьку приводило восторг, как напористо тетка сумела протащить в этот шикарный дом что-то из своей прежней богемной жизни.

– Да никто и не говорил, что на прошлом надо крест поставить. – Рената пожимала плечами.

Хотя ей-то как раз хотелось, чтобы на новом месте все пошло по-другому, чем было дорожить из прожитого? Женька с ней, сестра тоже, что еще нужно? У Светки все по-другому, только за прошлое и цепляться, вот и перетащила сюда разноцветные лепестки отшумевшего сада…

А их с Петей квартирку его взрослые дети у Светланы отхапали, просто выставили ее за порог, она даже судиться не пыталась, хотя Рената тащила ее к адвокату чуть ли не волоком. Но Светлане это грядущее судилище с детьми Петра казалось мерзостью, недостойной его памяти. На картины отца никто из детей художника не претендовал, и она забрала их.

«На фиг не нужны, – пояснила Женька. – Что эти ублюдки в них могут увидеть?»

Племянницу Светлана маленькой почти не видела, обманула во благо, сказав о первой любви. Кому не хочется быть чьей-то давней любовью? Сейчас она сама тянулась к Женьке душой, хоть кое-что и пугало, а двадцать лет назад просто было не до нее… Год рождения племянницы выдался у Петра депрессивным, работа не шла, картины не покупали, руководство Союза художников делало вид, будто забыло о нем… Когда все на шажок продвинулось к свету, Женька уже вовсю читала по слогам и встречала свою тетку настороженным, взрослым взглядом, в котором не было и намека на симпатию.

Подружились они уже после Петиной гибели…

– Я расскажу тебе о нем, – прошептала она Кате, уже уснувшей, доверчиво приоткрывшей крошечный клювик – плохого не дадут. – Расскажу про твоего папу. Я научу тебя видеть его работы…

Утром к ним первой заглянула Рената и мрачно буркнула, плюхнувшись на край постели:

– А я-то надеялась, что это был ночной кошмар.

– Малыш, не изображай из себя злую мачеху, – отозвалась Светлана беззлобно.

Ей слишком хорошо было известно, сколько в сестре совершенно безумного материнства. В эпоху до засилья мобильных телефонов стоило Женьке задержаться вечером минут на пять, у нее делались сумасшедшие глаза. И ни дождь, ни усталость не могли удержать Ренату от того, чтобы бежать в темноту, не зная направления. То, что сейчас она так усердно пыталась душить в себе любой всполох нежности к чужому ребенку, было нормально, если учесть то, о чем она заговорила, и о чем сама Светлана уже успела поразмыслить гораздо раньше.

– Ты вообще представляешь, сколько времени эта девчонка у тебя отхапает, а? Ты же вроде писать собиралась? Как же твое возвращение в литературу?

– Откладывается. – Светлана подула на пушистую макушку девочки, сидевшей у нее на коленях прямо в постели.

Отросшие волосики торчали, как тоненькие антеннки. Ей подумалось: «Мне бы такие антенны, без них ведь ничего не напишешь…» Светлана поспешно отогнала эту мысль – слишком уж от нее горчило…

Присев на край постели, Рената двумя пальцами потрогала босую Катину ножку. Пухлую, с ярко-розовыми пяточками. Пальчики тотчас поджались – не ухватишь.

– Это из тебя литературщина лезет… Козетта[5] и все такое, да? Если подкинули ребенка, так край надо его прижать прямо к сердцу!

Светлана коснулась губами теплого затылка:

– Тебе кажется это смешным?

– Смешным? Да меня в ужас бросает оттого, что ты собралась с собой сделать!

– Что же такого, интересно? Немного солнца в холодной воде, если продолжать литературный ряд.

– Как бы это солнце тебе не выжгло всю душу… Явится ее мамаша…

Непроизвольно двинув ногой, Светлана толкнула сестру и так же резко напомнила:

– Мы уже говорили об этом!

В ответ Рената выкрикнула, вскочив:

– Я не верю, что он обманул меня, поняла?!

– Господи, малыш…

Это относилось к обеим: к девочке, которая, испугавшись крика, поползла на нее, цепляясь за сорочку, и к сестре, глаза которой внезапно выдали, что подстрелена всерьез, и так больно, так больно…

– И ты еще говоришь мне о литературщине. – Светлана заговорила негромко, чтобы Катя успокоилась. – А сама придумала себе любовь от начала до конца. Ты ведь даже не знаешь, все ли он правильно понимает, когда вы разговариваете. Может, он слышит что-то свое и отвечает совсем не на твои вопросы.

– У него глаза умнющие, – глухо отозвалась Рената, глядя в пол.

Сгорбившись на краешке кровати, с которой Светлана едва не столкнула ее, она так туго наматывала на палец тонкий поясок халата, что верхушка под ногтем была уже пунцовой. Ткни иглой, и кровь брызнет в потолок, не отмоешь потом…

– Я и не говорю, что он дурак. – Светлана удержалась оттого, чтобы напомнить про смышленый собачий взгляд. – Но ведь он болен… Мало ли что ему мерещится! А может, он просто кое-что забыл после аварии. Частичная амнезия, это часто случается, чтоб вы знали…

– Можно забыть своего ребенка? В жизни не поверю! – Рената еще туже затянула узел, будто пыталась задушить собственный палец.

Светлана усмехнулась:

– Ты не забыла бы Женьку. Но этот Глеб же не мать, мужчина. Помнишь, что ты сама говорила о них?

– А ты что говорила?

– Я помню. И нисколько не пытаюсь его очернить! Я только хочу, чтоб ты не принимала на веру все, что слышишь от