ее сладкого аромата и опустил веки. Я мог бы поклясться, что ощутил привкус яблок. Что она подумала о шоссонах? Она явно оценила еду, но я жаждал подробностей. И все же не мог заставить себя спросить.

Я держал рюкзак повыше, вне пределов ее досягаемости, поддразнивая Эмму, ведь это заставляло ее лицо светиться так, что я быстро становился зависимым.

– Полегче, Снупи. У меня тут все необходимое.

Ее глаза цвета индиго сузились.

– Солнцезащитный крем?

– Конечно, я… черт, нет, его не взял.

Эмма фыркнула, покачав головой из-за моей вопиющей ошибки, и достала бутылочку из своей вроде как сумочки.

– Вы никогда этого не делаете, – пробормотала она. – Неужели вас, мужчин, убьет забота о своей коже?

– Эй, я умываюсь.

Я делал это каждый раз, когда брился, а это происходило каждый чертов день, учитывая скорость, с которой отрастала моя борода.

Эмма усмехнулась и продолжила что-то бормотать.

– И такие досадные мелочи, как рак кожи, преждевременные морщины и пигментные пятна, думаю, ничего не значат.

– Ну, нет, то есть я не думал…

Я замолчал. Потому что Эмма начала намазывать лосьоном свое лицо и гладкую золотистую кожу обнаженных рук и шеи. На ней была обтягивающая белая майка для тренировок и темно-синие эластичные брюки, подчеркивающие каждый восхитительный изгиб ее тела.

Ее тело. Я подумал, что оно просто прелестно, хотя она, вероятно, не захотела бы этого слышать. Макушкой она едва доставала мне до плеча. Она не казалась хрупкой, но по сравнению со мной чертовски хорошо выглядела. Красивые руки, упругая грудь, которая идеально поместилась бы в моих ладонях, тонкая талия, переходящая в фантастическую попку, подпрыгивающую при ходьбе, соблазнительные бедра и ножки.

Я знал, какие дерьмовые стандарты Голливуд навязывает своим актрисам, держа их слишком тощими. Эмма оставалась стройной и подтянутой, но, слава богу, только голодная смерть избавила бы ее от сочной задницы и бедер.

У меня руки чесались погладить ее сладкую попку. Но получить пощечину не хотелось, к тому же, в конце концов, я был взрослым мужчиной. Я поднял глаза. Сосредоточение на ее лице едва ли помогло. Ее губы всегда выглядели так, словно кто-то уже поцеловал их, – розовые, румяные. Верхняя губа немного больше нижней. Каждый раз, когда я слишком долго смотрел на ее рот, мне хотелось поцеловать его. Черт, каждый раз, когда я думал о ее губах, мне хотелось поцеловать их.

Проклятье. Это плохая идея.

Я отвел взгляд, щурясь от солнечного света, который, по словам Эммы, медленно разрушал мою кожу.

– Держи. – Она сунула солнцезащитный крем мне под нос, снова привлекая мое внимание. – Нанеси немного.

Я не собирался спорить. Поэтому намазался лосьоном как смог. По крайней мере, он оказался прохладным и не вонял. Такое бывало раньше. Все, чем пользовалась Кассандра, смердило засохшими цветами или химозными фруктами.

Эмма издала очередной раздраженный звук и встала передо мной. Несмотря на ее очевидное отвращение к моему явно неадекватному режиму ухода за кожей, ее взгляд излучал тепло, пока она смотрела на меня снизу вверх.

– У тебя повсюду разводы, – констатировала она, а после нахмурилась. – Ты слишком высокий.

А ты в самый раз.

– В этом тебе придется винить моих родителей, Эм.

Уголки ее губ приподнялись.

– Нагнись, пожалуйста. – Она уже тянулась ко мне.

Будто олень в свете фар, я сделал, как она просила. Мое лицо расслабилось, взгляд не отрывался от нее. Нежными, но ловкими движениями Эмма провела подушечками пальцев по моей коже, вдоль переносицы, вниз по бокам щек. Подавив стон, я опустил веки и глубоко вздохнул. Обычные прикосновения, не более того. Она просто намазала меня солнцезащитным кремом. А я чувствовал себя так приятно, что мне хотелось замурчать или захныкать. Сделать хоть что-то. Все что угодно, лишь бы заставить ее продолжать это делать.

Но она остановилась, выполнив свою задачу. И оставила меня, чтобы я смог привести себя в порядок.

– Ну вот. – Она надела свои солнцезащитные очки. – Теперь ты готов.

Ага, я точно хотел ее поцеловать.

– Супер. Моя кожа уже чувствует себя более защищенной.

– У меня иммунитет к твоему сарказму, сладенький.

Всю мою жизнь мне навязывали прозвища. Иногда ужасные, а иногда забавные. Чего я до сих пор не испытывал, так это удовольствия от того, что услышал очередную кличку. Эмма, называя меня сладеньким, каждый раз посылала укол наслаждения прямо в мое сердце. Но сегодня оно смягчилось разочарованием.

Потому что она перестала называть меня Бриком, когда дразнила. Я знал – это из-за моей напыщенной речи о том, что я конченый спортсмен. Ее забота раздражала. Этого не должно было случиться, но случилось. Я хотел, чтобы она чувствовала себя со мной свободно и непринужденно. Но я разрушил фундамент зарождения нашего… чем бы оно ни было. И мог винить только себя. Однако я собирался построить этот фундамент заново. Это стало для меня насущной проблемой, подоплеку которой мне не хотелось изучать.

Направляясь к выходу, мы задали ровный темп. Эмма находилась в хорошей форме, и мне пришлось лишь немного замедлить свой обычный шаг. Тропинка поднималась вверх по сладко пахнущей траве, между шелестящими деревьями. Мы не разговаривали, но продолжали идти в непринужденном молчании. Мне это нравилось в Эмме. Конечно, она запросто критиковала меня, но никогда не делала это жестоко, и она не чувствовала необходимости заполнять паузы, когда ей нечего было сказать.

Мы добрались до ручья, питаемого водой, извилисто сбегавшей с горы. Сейчас ручей напоминал скорее слабую струйку, но Эмма замедлила шаг, чтобы полюбоваться им. С лучезарной улыбкой она посмотрела в мою сторону.

– Спасибо тебе за то, что пригласил меня сюда. Мне это было нужно.

Я начинал понимать, что отвезу ее куда угодно, если она пожелает. В чем бы она ни нуждалась, я сделаю все возможное, чтобы обеспечить ее этим. Это чертовски тревожило, но с некоторыми вещами не стоит бороться.

Мами́ оказалась права: я был здесь. Как и Эмма. И правда состояла в том, что я хотел находиться рядом с ней, и неважно, умно это или нет. Она вывела меня за пределы себя самого, в место, где каждая мысль не была пронизана гневом или сожалением. Я не питал иллюзий, что Эмма Марон сможет меня излечить – никто не мог этого сделать. Но я все же наслаждался моментами в ее компании, и это намного больше того, что я имел до нее. Даже когда я играл в хоккей, у меня никогда не возникало такой связи с кем-либо.

Мне удалось пробормотать: «На здоровье», и она снова пошла вперед, а я последовал за ней. Мы