тишине. Я потратила немного времени на глубокие легкие вдохи. Этому я научилась на съемочной площадке, чтобы оставаться в норме. На съемках «Темного замка» царила хорошая рабочая атмосфера, но время от времени вспыхивали гнев и эгоизм. И все же, господи, я уже скучала по всему этому. Или, может, я скучала по безопасной гавани постоянной работы. Откровенно говоря, сериал славился сексуальными сценами, и я стала более чем счастливой от того, что мне больше не придется сниматься в обнаженных любовных сценах. Сэйнт вел себя как настоящий джентльмен, но это все равно создавало дискомфорт во время съемок.

Эти мысли отвлекали меня, пока Люсьен не довез нас до поместья. Он свернул на подъездную дорожку, сбоку от дома. Без предисловий поставил грузовик на стоянку и вышел.

Мы с Сэлом обменялись взглядами. Я напрягла плечи и последовала за Люсьеном. И поспеть оказалось сложно. Длинноногий Люсьен казался почти одержимым тем, чтобы обогнать меня. Но я была мастером быстрой ходьбы – моя задница может подтвердить.

Люсьен не замедлил шага, не посмотрел в мою сторону. Но он знал, что я иду за ним.

– Не сейчас, Эм.

Я перепрыгнула через камень, и это заставило меня немного задохнуться.

– Если не сейчас, то когда?

– Как насчет никогда?

– Ага, не сработает.

Он шумно фыркнул:

– Ты ошибочно думаешь, будто я что-то тебе должен. Это не так.

Обидно.

– Так же как и я не была тебе ничего должна, когда ты спрашивал про «Темный замок». Но я все равно рассказала о своих чувствах.

– Сама виновата.

Мы завернули за угол и направились к теннисному корту. Я понятия не имела, куда он идет. Возможно, он просто думал, что сможет измотать меня и сбежать.

– Ты прав.

Я остановилась на тропе, опустила руки по бокам и отдышалась. Черт с ним. Мне не стоило гоняться за человеком, который не хотел, чтобы его беспокоили.

Неожиданно, будто по принуждению, Люсьен остановился и обернулся, чтобы посмотреть на меня через свое широкое плечо. Его тело оставалось напряженным и готовым в любой момент сорваться с места.

– Мы ничего друг другу не должны, – продолжила я, повысив голос настолько, чтобы он мог разобрать слова на расстоянии в десять футов, разделявшем нас. – Но никто не живет в полном вакууме. Амалия и Сэл ходят вокруг тебя на цыпочках.

А вот это его проняло. Шея покраснела, и он пошел в мою сторону, приблизившись на расстояние касания.

– Ты ничего о них не знаешь. Или обо мне.

Что ж, это ранило. Не должно было, но ранило.

– Я знаю достаточно. Они о тебе беспокоятся. Любят тебя.

Ноздри Люсьена раздулись.

– Я серьезно, Эмма. Со мной не срабатывает чувство вины.

– Если ты чувствуешь себя виноватым, это на тебе.

Он отвернул голову и нахмурился. Но не ушел.

То, что он слушал, несмотря на свой гнев и на то, что у меня не было никакого права поучать его, заставило меня смягчить тон:

– Хорошо, я любопытная. Люблю разнюхивать. Ладно. Признаю. Но скажи, неужели ты не задавал бы вопросов, если бы ситуация оказалась обратной?

Челюсть Люсьена сжалась, и я поняла, что он скрипит зубами. Упрямый засранец.

– Кто ты, блин, такой? – выпалила я.

На это он рассмеялся, но совсем не весело.

– Я – Брик, помнишь? Угрюмый экс-спортсмен, отвергнутый, прячущийся от мира в большом доме.

– Ладно. Будь козлом.

Я развернулась, чтобы уйти, но он снова заговорил острым, будто осколки стекла, голосом:

– Ты была очень близка к правде, Эм. – Глаза цвета мерзлой морской глади встретились с моими. – Весь мир знает меня как Люка Озмонда. Оз, великий и могучий. Один из лучших центральных нападающих, когда-либо катавшихся по льду. По крайней мере, так мне говорили.

В голове вспыхнул проблеск узнавания. О его впечатляющем теле, одетом в короткие трусы-боксеры, об улыбающемся лице, которое я видела, пока ехала по Лос-Анджелесу.

– Рекламный щит. Ты на нем.

Он вздрогнул.

– Из всего ты вспомнила…

– Это впечатляющий рекламный щит.

Он не проглотил наживку и не улыбнулся, а просто пожал плечами. Боже, как я его не узнала? Он снимался в рекламе. Во многих. Его лицо мелькало передо мной в журналах, в рекламе часов, одеколонов. Я почти уверена, что однажды видела, как он играет, поскольку читала, сидя рядом с Грегом, пока тот смотрел игру.

– Ты играл за Вашингтон.

– Ага.

Но что-то случилось. Что сказали те парни? Кажется, произошел какой-то удар.

– Ты пострадал?

Он не выглядел травмированным. Двигался, будто пантера.

Люсьен выдохнул. И в этом выдохе слышался целый шквал эмоций. А еще сожалений и отчаяния.

– Можно и так сказать. – Люсьен тяжело сглотнул, а затем снова отвел взгляд. Его лицо заметно напряглось. – Сотрясение мозга. Слишком много ударов по голове.

Кровь из головы хлынула вниз, к основанию позвоночника. На кону стояло не просто его здоровье, а жизнь. Мысль о том, что этого гордого, умного, верного мужчины больше могло не быть… заставила все внутри меня сжаться от ужаса, и я едва не протянула руки, чтобы обнять его.

Это просто глупо. Мы едва знали друг друга. Он не хотел, чтобы я лезла в его жизнь.

– И вот он я, – заговорил он убитым голосом. – Больше не играю, а чиню поместье своей бабушки. – Пылающий взгляд метнулся в мою сторону, злой и обиженный. Врезался в мою нежную кожу. – Достаточно? Или симптомы свои тоже рассказать?

– Нет. – Я сглотнула ком в горле.

– Уверена? – Он подступил ближе, глядя на меня диким взглядом. – Не хочешь послушать про мою вспыльчивость? Про провалы в памяти? Головные боли? Хотя о них ты уже все знаешь, не так ли? Я ведь даже женщину не могу из аэропорта забрать без приступа.

– Люсьен…

– Зови меня Оз. Как старика за портьерой, который притворялся не тем, кем он был на самом деле.

Теперь он принялся жалеть себя. И не без причины. Но это ему не помогло. Нисколько.

– Нет. Ты сказал мне называть тебя Люсьеном.

– Потому что я скрывался, – выплюнул он. – Чтобы ты не поняла, какая я развалина.

– Ты не развалина.

Он еще больше разволновался, лицо исказилось от недовольства и разочарования.

– Не жалей меня.

– А ты не кричи на меня, – огрызнулась я. – Я буду жалеть тебя сколько захочу.

– Что? – Он замолк от возмущения. – Ты и правда признаешься, что жалеешь меня?

Мы стояли почти нос к носу, оба кричали, как дети. Но меня это не остановило:

– Почему нет, если ты ведешь себя жалко, дуешься или набрасываешься на любого, кто осмеливается заботиться о тебе?

Из него вырвался разгневанный рык, словно он мог вот-вот взорваться. Он