Шрифт:
Закладка:
Да-да, санаторная прачечная в кинобудке теперь. И Надина прачечная до сих пор целехонькая, но ее тоже перекроили внутри, соорудили несколько крошечных, кукольных каких-то квартирок. Но отдельных! Люди в них живут, конечно, сытнее и уже не увеселяются все вместе чуть ли не каждый вечер. Вот так теперь… Я педагог, не философ, который много умного, уместного, мог бы, наверно, сказать обо всем этом, порассуждать. И предложить рецепт всеобщего человеческого счастья?!
Но эти метаморфозы и многое другое уже в конце века случилось. А вот в самой его середине покинутая мужем Надечка чуть-чуть остыла к Толику, потому что влюбилась! В доктора Никитина.
Очень хороший врач и очень хороший человек – такое было всеобщее суждение. Не один же медик проживал на территории санатория, но только к Федору Львовичу бежали, звали к себе в экстренных случаях – скорую отвыкли вызывать! Он был чрезвычайно опытный и знающий доктор, совершенный бессеребренник, к тому же держался просто, добро творил будто бы мимоходом. Что еще о нем? Не красавец, но симпатичный, хотя не очень молодой. Да, еще из-за фронтового ранения чуть прихрамывал… И, самое главное, – одинокий, отчего барышни и бабоньки штурмовали его отчаянно: хитроумно, неумело, нагло, робко. И днем, и ночью, бывало! Но, кажется, без успеха, хотя свечку, как говорится, никто не держал.
Всем в санатории «X лет Октября», «Десятки» в обиходе, была известна семейная история Никитина. Однажды на девятое мая заглянул к приятелю, бухгалтеру Максиму Ивановичу – еще раньше обнаружили, что войну под занавес прошли на тех же фронтах, один хирургом, другой связистом. Ну, ясно, посидели за столом в палисаднике, отметили. Жена к докторской бутылке принесла закуску, посидела и ушла. Но прислушивалась – под окнами ведь расположились! В общем, кое-что расслышала, кое-что у мужа потом выпытала. И поделилась новостью, не удержалась, с одной там. Вышло в конце концов – со всем санаторием.
Так примерно было: москвича Никитина на фронт призвали сразу же, в столице осталась жена, высококвалифицированный фармацевт, и сын. А за год до победы по окончанию школы ушел добровольцем и он. Не сумела мать остановить юнца, убедить не торопиться: еще, мол, навоюешься! И когда вскоре пришла похоронка винила во всем себя, впала в состояние молчаливого бесчувствия. Как сомнамбула двигалась, еле перемещалась из одного места в другое, из одного дня в другой, работала через силу. Молча пришла раз домой, легла – и не захотелось больше вставать с постели… Но нашелся мужчина, коллега, который явился, навязался, накормил, расшевелил. Спас! Худосочный астматик, как-то сумел и приголубить… И не сразу она его оттолкнула, только когда окончательно пришла в себя.
Но зачем надо было все это мужу рассказывать, когда вернулся, наконец демобилизовался? Кому нужна такая откровенность?
– Может, хотела опередить, знаете ли! Соседки бы все равно на хвосте принесли, как говорится… Доложили вам! – осторожно высказал догадку Максим Иванович.
– Да нет, она такая – честная! Надо было ее просто понять! И простить. Да что прощать – она же сама не своя была. А я тогда страшно психанул, ушел, уехал. Сначала в Ростов к сестре, с дамочкой одной закрутил там, потом сюда двинул… Нехорошо. Жалею теперь.
Жалеет… Жалеет, что изменщицу бросил! А, например, двух самых неравнодушных к нему женщин, всем известных подруг-соперниц, – их он не жалеет! Одна библиотекарь в санатории, культурная, махонькая такая красуля, другая – его коллега-врач, тоже не уродина, молодая, видная… Бабоньки в санатории не знали, что и думать. Зачем же хорошему мужику одному перебиваться? Да, приезжала к нему пару раз из Ростова пухленькая такая, черноглазая… Но это вроде как не считается, не осталась же?! Такое было в «Десятке» единодушное мнение.
А Надечка ни с кем о личной жизни Никитина не судачила, ни с кем не соперничала и никаких хитростей не замышляла. Когда сообразила, что ей нравится Никитин («хороший какой человек!»), просто захотела сделать доброе дело. Однажды после работы обогнала его по дороге на пляж – май на дворе, уже и окунуться разок можно! Вернулась, обратилась с вопросом:
– Федор Львович, правильно? А я – Надежда! У вас дома много книг, говорят, любите значит литературу, да? Вот по радио недавно была передача, Чехова рассказики… Я обсмеял ась! Знаете, вам надо у нас в самодеятельности выступить с каким-нибудь юмористическим рассказом! У вас точно получится! Попробуете?
Никитин даже остановился, с удивлением вглядываясь в оживленное лицо Надечки, искрящиеся улыбкой серо-голубые глаза…
– Любите Чехова? А что еще читали?
– Ну, его юмористические рассказики… «Каштанку» когда-то читала!
– А «Даму с собачкой»?
– Смотрите, как он любил писать про животных! Нет, не читала… Хотя книжек много было в доме, еще от папы… А в общежитии в Москве всё учебники читала… – Надя вдруг смутилась под пристальным взглядом Никитина.
А он… Да еле справился Никитин с двумя мгновенно возникшими желаниями: засмеяться в голос и по головке погладить, пожалеть милую такую глупышку. «Дама с собачкой» – про животных! Но ведь и правда жил герой рассказа всю жизнь эдаким толстокожим павианом, лишь под старость полюбил в первый раз по-настоящему…
И уже через неделю после знакомства, подкрепленного еще парочкой встреч, перекинутых фраз у моря, Никитин появился на репетиции самодеятельности. В руках – томик Чехова: надумал выступить с рассказом «Лошадиная фамилия».
– Нет, Надечка, это не про животных, это наш профиль – стоматология, медицина, в общем! Очень, очень смешно, если как следует подать!
– Ой, да прекрасно подадите! Только погромче, пожалуйста! На задних рядах каждое слово должно быть слышно! А я «Даму с собачкой» прочитала, знаете… потом еще раз перечитала, чуть не плакала… Ну, вот сейчас будет ваша очередь!
Завклубом Нестеренко, давно уже дядя Саша для Надежды, как раз заканчивал репетировать с Томой и Тоней, голосистым дуэтом официанток, «подавальщиц», как тогда говорили. Песни новые, из нового фильма «Кубанские казаки», а звучат вроде как народные, такие душевные! «Каким ты был – таким ты и остался,/Орел степной, казак лихой…» Ах, да где же вы, орлы долгожданные, желанные, где?! Ждут вас по всей России одинокие женские души…
