Шрифт:
Закладка:
Охотник только поднимал руку с оружием. А я уже стрелой летел вперед. Легкое движение пальцем — щелкнуло, вылетая из костяной резной ручки шило, то самое, которым меня чуть не приголубили в купе мягкого вагона.
Сжав свое оружие в кулаке, я саданул противника в печень. Другой рукой отвел его «наган».
Щелкнул резкий, как удар хлыста, и громкий, прилично ударивший по барабанным перепонкам выстрел из револьвера. Черт, еще не хватало, чтобы селяне на этот звук сбежались. Или милицию кликнули. Вот тогда будет потеха на все ассигнации!
Верещать Шульга перестал и стал заваливаться. Все же пояснения судмедэксперта и небольшой вводный курс по использованию шила, который я прослушал от Француза в долгие часы нашего интеллигентного общения, не прошли даром. Саданул я именно под таким углом и в такую область вражьего организма, что сразу лишил оппонента возможности орать и дергаться.
Но мне не нужно было, чтобы он просто заткнулся. Мне нужно было, чтобы он сдох. Поэтому я добавил еще один удар — на этот раз под подбородок, чтобы наверняка.
Хрипя, Шульга свалился с грохотом на пол. Вроде невелик комплекцией, а рухнул, как подстреленный лось. И задергался. Не жилец явно. Жизнь из него уходила. И пусть ему сейчас привидится та самая «комиссарская подстилка», которую он жестоко казнил в двадцатом.
Так, этот готов. А рядом со мной еще трое, и с ними надо тоже что-то решать.
Я обернулся к своим ошарашенным подчиненным. Шофер потянулся к здоровенному острому ножу, которым только что резали сало. Слава богу, ничего стреляющего у них не было.
А я не терялся. Нагнулся, ловко подобрал «наган» и прикрикнул, махнув им:
— А ну сидеть!
— Ты… — только и выдавил Шофер. — Ты зачем?..
— Сидеть, я сказал! — гаркнул я так, что уши заложило. — И ручонки не тяни к ножу — порежешься!
Шофер отдернул руку. А я шагнул к застывшему на лавке Конторщику и упер ему в лоб ствол «нагана», так что глаза бедняги аж сошлись. Наблюдение из собственного опыта — люди, которым так упирают ствол, почему-то чаще всего пытаются собрать глазенки в кучку и глядеть в его черноту, а не на того, кто их держит. Это ошибка. Потому как револьвер сам не стреляет. Стреляет тот, у кого палец лежит на спуске.
— Значит, говоришь, твой боевой товарищ! — кивнул я на еще дергавшееся тело, пачкавшее кровью и так не слишком чистый дощатый пол.
— Был! Пока ты его не грохнул, сволочь! — Конторщика вдруг прорвало на истерику. Это хорошо. Этой эмоцией легко управлять. Особенно когда у тебя револьвер.
— Значит, у тебя чекисты в товарищах, — резюмировал я. — Ну тогда не обессудь!
— Какие чекисты? Ты что мелешь? — привстал с места Конторщик, от избытка чувств уже не обращая внимания на выразительно смотрящий на него зрачок ствола.
— Ну, давай, кинься на меня. Умри достойно, — улыбнулся я хищно.
— Да я…
— Да хватит якать! — резко кинул я. — Лучше посмотри, что у него за подкладкой зашито.
Напряжение звенело, как гитарная струна. Сейчас решалось все — продолжать операцию или вязать этих гавриков, закрывая доступ к Птицееду. Надежда у меня была на то, что Шульга не изменил своим привычкам.
С каким-то стариковским кряхтением Конторщик нагнулся над телом Охотника, из которого улетучились последние остатки жизни. И начал ощупывать подкладку потертого твидового пиджака. Что-то нащупал. Резким рывком разорвал подкладку.
Вот оно! Шульга остался верен себе! Он, хитрец, всегда подстраховывался.
Конторщик открыл красную книжицу и начал читать вслух:
— «Удостоверение. Уполномоченный ОГПУ по Донскому району Северо-Кавказского края…» Это как?
Ну как бы тебе помягче сказать. Это называется документы прикрытия. Фальшивые насквозь, но эффективные, когда тебя неожиданно выдернут на проверку. Советская бюрократия — это сила. Бумажкой всегда можно отмахаться. Особенно бумажкой из ОГПУ. Если, конечно, за тебя не взялись всерьез. Но объяснять это, понятное дело, я не стал. Только выдал публике свою версию:
— Встречались мы с этим вашим сослуживцем на Украине пару лет назад. Столкнулись на узкой тропиночке, да так, что с трудом разошлись. Я тогда еле ноги унес от ОГПУ. И вот снова повидались с чекистским агентом, который нас тогда сдал.
Конторщик посмотрел на тело своего бывшего сослуживца. И по лицу проскользнула тень озадаченности. А потом и злости.
— Это ваше счастье, Викентий Тарасович, что он вовремя подох, — произнес я, опуская револьвер, поднимая опрокинутую в пылу борьбы табуретку и усаживаясь на нее. И не забывая контролировать поведение всей шайки — мало ли кому из них что в голову стукнет.
— Что, простите? — непонимающе посмотрел он на меня.
— Счастье в том, что он о вас нынешнем мало что знает. Ни адреса, ни фамилии у него нет. Ведь это так? Вы мне правду говорили? — пробуравил я его взором.
— Не знает, — уверенно произнес Конторщик.
— Надеюсь. От этого наша жизнь и выполнение задания зависит, — теперь уже тоном ниже, даже как-то скучающе, пояснил я. — Так сниматься нам с нашей базы и искать укрытия? Или нет?
— Не знает ничего, — повторил он.
— А здесь вы не светили своей истинной личиной, когда дом подбирали? — Я оглядел свою шайку-лейку, принимая решение.
— Нет, — встрял в разговор Шофер. — Тут нас никто не знает. Документов при съеме дома не спрашивали. Не найдут.
— Вот и отлично, друзья чекиста, — я убрал «наган» в карман — пригодится. — За собой прибрать. Дом поджечь. И уходим.
Конторщик кивнул с пониманием. Шок и растерянность ушли. К нему вернулась деловая собранность, которая позволила ему много лет руководить ячейкой и выполнять самые деликатные задания из-за рубежа.
Ну что же, посчитаем, что критический момент преодолен. Притом без потерь — ну не считать же за таковую безжалостно мной зарезанного, как подсвинок, государственного преступника Шульгу. Занавес не рухнул на головы артистам, хотя и висел на ниточке. Представление продолжается…
Глава 21
Визиты, визиты, визиты. Я продолжал делать то, чем и должен заниматься эмиссар из-за рубежа — расконсервировать замороженную агентуру. Собирать ее в кулак. И готовить для удара.
Вчера уже был один такой визит. Невзрачный служащий одного из промышленных наркоматов при виде меня даже как-то посерел. Он уже давно не ждал визитера оттуда, из своего прошлого. Бывает, что в шоке от таких гостей люди бегут сдаваться в ОГПУ и писать покаянные письма. Но этот вряд ли побежит. Много наворотил в свое время на Украине. Есть что ему
