Я ему отдал журнал, который он педантично пролистнул — все ли страницы на месте и не ушли ли на самокрутки. Потом бросил его на полку. И пригласил отведать чайку.

Общаться с ним было как-то спокойно, по-домашнему приятно и совершенно незамысловато. Америк мы друг другу не открывали, просто лениво чесали языком. Он мне и брякнул, чтобы я был поосторожнее с содомитами.

— Это что за содомиты? — делано удивился я.

— Да артельщики эти ваши. Председатель и его шоферюга.

— Откуда такие сведения?

— Так они особо и не стесняются. За это же пока не сажают. Чего стесняться?

Разговоры, чтобы за противоестественные плотские утехи установить уголовную ответственность, велись уже несколько месяцев. Недавно вскрыли контрреволюционную организацию, куда вовлекались студенты, рабочие, бывшие белогвардейцы. И все были крепко повязаны гомосексуальными связями. Власть обещала этого так не оставить.

Вообще, сейчас взят курс на укрепление социалистической морали. И признаны чуждыми социалистической государственности всякие там еще не такие и давние общества натуристов «Долой стыд», парады нудистов на Красной площади во всей своей естественной красе, или безобразии, под предводительством приятеля Троцкого Карла Радека. Ныне порицалась и подавлялась пропаганда телесной распущенности в стиле «если ты комсомолка, то обязана спать со всеми комсомольцами, чтобы ближе ощущать классовое единство». Наверху тоже поняли, что распущенность в чем-то одном порождает падение в другом.

— Нэпманы, — сплюнул комендант, — всегда приспособятся. Артель у них… Вы-то, вижу, товарищ правильный. Из другого теста.

— А, бросьте. Замес у всех один — самим жить сытно и чтобы страна нашими усилиями сытно жила. А с остальным пусть компетентные товарищи разбираются.

— Вот верно. Компетентных товарищей на них не хватает.

Он просто со смаком растягивал эти слова «компетентные органы», «компетентные товарищи». Использовал где надо и где не надо. Компетентных органов у него бесконечный список на любое прегрешение — действительное или мнимое.

Закончив с чаепитием, я попросил еще что-нибудь почитать.

— Вон, возьмите «Приключения графа Растопчина в плену у эмира», — посоветовал комендант. — Очень остросюжетно.

— Нет, мне бы чего немножко посерьезнее.

— Ну, как знаете, — почему-то слегка обиделся комендант. — Вам виднее. Мы же сами не из университетов. Мы сами из народа.

— Мне вон ту, если позволите, — указал я на роман Неверова «Ташкент — город хлебный».

— Хороший писатель, — благосклонно кивнул комендант. — Правда, я сам не читал.

— А откуда знаете, что хороший?

— Так плохого в такой толстой обложке издавать не станут. Вы берите, берите. Чтение — оно ум оттачивает.

Книжка и правда оказалась отличная. Хоть и для школьников, но какая-то пронзительно тонкая, наполненная светлыми детскими переживаниями в страшные времена. И актуальная — речь там шла о голоде в Поволжье двадцатых годов. И этот чертов голод вернулся год назад. И мы бьемся с ним, не жалея сил, чтобы изгнать его — теперь навсегда.

Так размеренно и бестолково текли дни. В окружении книг, коменданта и содомитов, а также все более откровенных домогательств Авдотьи.

И вот, наконец, настал долгожданный момент. Конторщик уведомил меня: «завтра встречаем».

— Охотник весточку подал? — спросил я.

— Подал. Будет в назначенный час.

— А как подал? — не унимался я.

— Есть способы, — неопределенно повел рукой Конторщик, которому не хотелось выкладывать на бочку все свои секреты. Ладно, не суть важно. Главное, исполнитель на всех парах мчится в Москву. А вместе с ним мчатся и нешуточные проблемы.

— Букет и ковровую дорожку нашли уже? — ехидно осведомился я. — И апартаменты с бутылочкой «Мадам Клико»?

— И оркестр, — кивнул Конторщик и вопросительно посмотрел на меня. — Вообще, это вы к чему?

— К тому, что лошадь эта все же темная. Где он все эти годы ошивался и с кем общался — неизвестно. Есть какая конспиративная точка, где можно с ним безопасно переговорить?

— Это можно. Присмотрено у нас одно частное домовладение недалеко от городка Люблино.

— Ну вот и отлично. Поступим, значит, так…

Глава 19

И опять «Три вокзала» — вечный человеческий водоворот. Машины, извозчики, трамваи. Все крутится, бурлит, шумит, звенит, матерится и пищит. Идеальное место, чтобы затеряться.

Стою на площади со стороны гигантского здания Казанского вокзала, похожего то ли на средневековый замок, то ли на древнерусский каменный терем. Жду Конторщика с Сапером. А они сейчас встречают на перроне своего старого знакомого, того самого меткого стрелка. Охотника.

Посматриваю на карманные часы. Поезд из Ростова должен уже давно прийти. И где они все?

Одет я сегодня попроще. Артельщики подсобили с одеждой, и теперь я по виду типичный работяга с колбасного цеха. Почему с колбасного? Ну так ряха широкая, такие обычно поближе к колбасе наедают. Нечего мне светиться франтоватостью. Сегодня я должен быть незаметным и скромным. Ну, положим, скромный я всегда. Во всяком случае, хочу на это надеяться.

Ну вот и они, мои соратники. Их вынес бурный людской поток из высоких дверей вокзала. Гостя они встретили успешно. Вон он — невысокий, в длинном пальто с меховым воротником. На голове старая потертая буденовка — уши опущены, козырек на нос надвинут, что мешает рассмотреть лицо в подробностях.

Фибровый чемоданчик гостя угодливо тащит Шофер — да, набрался дворянин, крутя баранку, услужливых манер. А гость вышагивает важно, как барин. Видно за версту человека, который набивает себе цену, хотя, возможно, имеет для этого основания. Проверим.

Гость было дергается в сторону извозчиков, рассчитывая, что его довезут с шиком. Это он напрасно. Их маршрут другой.

Они огибают вокзал. Идут вдоль западного фасада по Каланчевской улице, мимо массивного серого корпуса фабрики «Большевичка», там была раньше Каланчевская биржа. И углубляются в запутанные дворы и переулки.

Зачем моим подручным террористам понадобилось вить эти петли и тащить на своем горбу увесистый фибровый чемодан? А чтобы я мог присмотреться — не идет ли за ними хвост. Ведь гость может быть под колпаком ростовских или московских чекистов. Или под контролем его хозяев, отслеживающих встречу и имеющих на нее виды. Все может быть. Потому смотрю я во все глаза, сам пытаюсь быть незаметным. И называются мои действия контрнаблюдением — то есть мероприятие, направленное на вскрытие чужой разведки.

Я весь внимание, чувства обострены. И маршрут выстроен так, что наблюдатели непременно должны проявиться… Но не проявляются. Значит, все чисто.

Вот и цель этого похода — заснеженная пустая улица. Там уже ждет извозчик на санях. Заранее оплаченный и готовый так ждать хоть до ночи… Так, уселись в сани. Двинули вперед. Ну