чудовищного Дракона, будущий адвокат Ореста становится не только Фебом, не только солнцем в его целительной чистоте и ясности, но и вещателем грядущих эллинских судеб. Достигнута даль созерцания сквозь чистый кристалл духовности, принявшей преображено телесные, красивые материальные формы. На высоте своих дельфийских пророчеств Аполлон достигает выражения всей своей индивидуально-солнечной сущности.

Новорожденная солнечная личность является величайшим завоеванием человеческого гения. Здесь важно утверждение личности само по себе. Это религиозный канон, который пребывает и пребудет навсегда в мире непреходящих ценностей. Человечество не боится сопоставления Личности и Бога, индивидуального начала и Абсолюта. Кажущаяся на первый взгляд ограничением бесконечности, монада в этой новой философии объявляется – по существу – вечною носительницей бесконечных метемпсихозов самого́ божества в его эмпирических проявлениях. Летучесть и мимолетность, беглость этой монады только иллюзия. Опять одна лишь секунда не видна в трещинах и расселинах вселенского бытия, в процессе перевоплощений личности. В действительности человечество на всём своём страдальческом пути созерцает труды в дни одной и той же монады. Да и само оно, со всем своим прошлым, настоящим и будущим пребывает неразрушимою навсегда коллективною монадою. Аполлон бессмертен в человечестве, и самое это человечество, в своём идеальном подобии, является ничем иным, как неким грандиозным Аполлоном с простертыми руками лучей.

Утвержденная личность – солнечной природы. Это альфа и омега гиперборейской философии, единственное верование на земле, которое не умрет никогда в сознании людей. Все религии, не построенные на солнечном культе личности, погаснут и помрут в культуре человечества. Умирает и умрет окончательно христианство. Увянет цветок Лотоса. Отомрет иудаизм во всём, что в нём не солнечно, во всём, что в нём отпало от солнечного культа. Дальше будет жить, очищаясь и возвышаясь, религия Упанишад. В истории человечества бывали и будут покушения затемнить облик солнечной личности в человеке. Но как бы всемогущи по своим мотивам ни были эти посягательства, люди никогда не расстанутся с Аполлоном. От мучений и гонений любовь к светлому богу личности будет распаляться всё больше и больше в пожаре, сжигающем все искусственные загромождения на великом пути.

– 3 —

Анализируя разновидные культы Аполлона, мы всё ближе и ближе подходим к тем идейным разграничениям, которые мы установили на предыдущих страницах. Ликейский Аполлон, один из древнейших его вариантов, является в этом отношении характерным образчиком изучаемого культа. Прежде всего легенда сообщает нам, что юноши на Делосе распевали гимны ликейского старца Олена. Здесь усматривается связь позднейшего служения Аполлону с его более ранней формой. Затем сама Илифия приносится на помощь Латоне именно из Ликии: страна эта как бы участвует в созидании нового служения, нового миро- и богопонимания. Но каков же, спрашивается, этот культ на почве самой Ликии?

В «Илиаде» он обрисовывается коротко, но выразительно. Речь идет о том времени, когда Ликия управлялась Панда-ром, сыном Ликаона. Это был горячий почитатель стрелометателя Аполлона. Сам Аполлон снабжает его стрелами. «Пандар, дерзай, – читаем мы в четвертой книге «Илиады». – Порази Менелая, высокого славой. Прежде ж обед сотвори луконосцу ликейскому Фебу»[61]. В этих немногих словах Аполлон выступает перед нами, как бог войны, среди народа древнейшего происхождения, подпавшего под власть северных пришельцев. Имеются темные сведения о том, что в Ликии до того времени был распространен культ Диониса в первоначальной его пеласгической форме. Мы находим намек на это ещё и в позднейших легендах. Но не подлежит сомнению, что ко времени Троянской войны культ Диониса уже угасал окончательно в народе, а культ Аполлона стал складываться и принимать свои характерные для него ранние формы. Аполлон вошел в страну в ореоле борьбы и войны и потому он быстро сделался для сражающихся небесным полководцем. Это его первое воплощение, первый лозунг, исходящий из его уст, первый удар в набат, призывающий к героическому подвигу, первая манифестация его воли. Героизм является тем основным фундаментом, на котором построится всё будущее здание северного культа. Дионис ничего не завоевывает и не призывает к борьбе, занятый только муками и усладами собственного существования. Он пассивен и безволен. Аполлон же гиперборейских времён до последнего часа на территории воинственной Эллады всегда полон активной энергии и боевого устремления, имеющего почти всегда у него не характер самозащиты, а божественно империалистический характер. На страницах «Илиады» в образе могучего и отважного воина Пандара, черта эта выступает изобразительно и рельефно. Гомер среди первых греческих рапсодов, человек уже позднейший, по сравнению с Троянской войной, культуры, устремил свой прозорливый глаз на эту особенность мифологического образа, выразил её с лапидарной краткостью, положив перед нашими глазами кусок чистейшего пантеликонского мрамора.

Какие иногда величественные картины открываются перед историком, изучающим свой предмет не только по фактам и событиям широкого масштаба, но и по тихим, едва приметным, однако же, весьма знаменательным деталям! Древнейшие лексикографы и грамматики, Зеновий, Исихия и Свидас, отмечают разительнейшее греческое выражение: ликейский напиток – воинственный напиток в стране, населённой смесью семитов, хамитов и гиперборейских пришельцев с яфетидами. Софокл в своём «Филоктете» тоже упоминает об этом напитке, указывая на то, что он служил врачующим средством и состоял из вина и меда. Этот напиток извлекался на Лемносе из источника, известного афинянам этой эпохи. О таком же составе напитка – вино и мёд – говорят и указанные нами древние литературные источники. Здесь к божественной психологии винных эффектов прибавляется новая черта, характерная для данной ступени борьбы и сожительства Диониса и Аполлона, новый воинственно возбуждающий, укрепляющий и врачующий элемент алкогольного опьянения. Солдатские ликийские ряды обходит чаша напитка, где Аполлон и Дионис смешали свои чары. Это древний прообраз чарки с ромом адмирала Нельсона в час Трафальгарской битвы, воинственной хмельной браги русских скифо-сарматских дружин или ещё совсем недавно, в наши исторические дни, наполненных вином немецких полков, безумно-храбрых в своих всегда решительных схватках с врагами. Одни японцы, даже замерзая на борту своих миноносок, не опивались вином, будучи охмелены своим духовным Аполлоном. Вот какую картину неожиданно развертывает перед нами ускользнувшая от других исследователей историко-бытовая делать.

Нам особенно важна эта деталь и для установления несомненного сосуществования двух культов в раннюю эпоху развития аполлонической религии. На чистом облике нового бога лежит осязаемый пеласгический пласт.

На почве Эллады в Аттике и Аргосе, на арене Крисейской долины, ликийский Аполлон облачался иногда в иные маски. Название ликийский можно производить, между прочим, и от слова, значащего волк. Волк же олицетворял враждебную по отношению к Аполлону силу. Он нападает на стада, свирепствует в фокидских горах, на скатах и кручах Олимпа. Вот почему бегущий от волков взывает к Аполлону. Преступник олицетворяется волком.