защиту ниспослан я, Аполлон Златоличный, бессмертный». В споре с Посейдоном по поводу троянцев Аполлон называет людей «бедными создателями, подобными листьям древесным». Они то пышно расцветают, то вянут на своих стеблях. Великое сопротивление Аполлону приносит смерть, потому что, под каким бы аспектом ни рассматривать, в каких бы культах ни разглядывать его существа, он везде и повсюду олицетворенная жизнь, так что борьба с ним является борьбою с самой жизнью. Карается смертью каждое сознательное нарушение закона Аполлона, представляемое на этой стадии в грубом образе воинственных схваток между людьми.

Но Аполлон не только принцип жизни, он солнечный свет и знание её условий и норм, неведение которых тоже грозит потерей существования на земле. Поверх всех жестоких легенд об Аполлоне, рисующих его беспощадным бойцом, мы имеем ещё мифологические сказания несколько иного смягченного характера в той же плоскости разрушения и смерти. Иногда он нападает легко и внезапно, ниспосылая людям мгновенную, безболезненную кончину. В «Илиаде» мы читаем: «Ты уже у меня, как росою умытый, покоишься в доме, подобно как смертный, которого Феб сребролукий, легкой стрелою своей налетевшей внезапно, сражает». Тут самые стрелы Аполлона именуются кроткими: дивное выражение в Гомеровском словаре, рисующее неожиданное исчезновение, отлет духа из человеческого тела. Человек по ошибке или по забывчивости не прикрыл платком затылка в горячей южной стране, и вот полуденные стрелы Феба причиняют солнечный удар. Или заснув на траве, в солнечный день, человек повернулся спиной к палящему небу и вот опять церебральный распад и смерть.

Вероятно, под впечатлением таких случаев Аполлону начинают приписывать всевозможные виды скоропостижных кончин, а также и смерть от эпидемических напастей, от удушья и угара. В своём превосходном сочинении «Греческое богоучение» Валькер сближает в этом пункте древние верования с новейшими. Ещё и поныне повсюду в Европе народ повторяет в таких случаях старинную мудрую версию: бог дал, бог отнял! Греки выражались также, но вместо слова бог употребляли при этом слово Аполлон, или Артемида.

Незаметно мы тут поднимаемся на крайнюю вершину аполлинического культа. Сознательное нарушение законов жизни, равно как и их простое неведение, является атрибутами незакономерности в самом широком, универсальном смысле слова. Невежество объявляется преступным. Знание, мораль и эстетика сливаются воедино. Когда знание откроет все свои тайны, пронзит своим светом все завесы, казавшиеся вечными, болезнь, старость и смерть отпадут. Отпадет и смерть угасших в прошлом поколений и они будут воскрешимы по тому типу, по которому дельфийский Аполлон воскрешал свой остров Анафи. Они не воскреснут, но будут воскрешены. Здесь в дерзновеннейших упованиях Мечникова и Фёдорова[62] возрождается, в сущности говоря, старое эллинское верование, насквозь стилизованное и феноменальное, принципиально несходное с эсхатологическими воззрениями семитического духа. Но одно достижение гиперборейской мысли должно быть здесь подчеркнуто с особенною рельефностью: истина, добро и красота, преломленные призмою жизни, собираются в родоначальном солнечном луче. Красота упирается в мораль: обе они неразъединимы. Знание имеет своею целью и то, и другое: оттого расхождение с ним, как и нарушение моральных или эстетических законов, влечет за собою гибель и смерть. В самом деле, мы здесь очутились на скале вечности, причем мысль наша, унесенная дыханием античных зефиров к звездному миру, остается совершенно научной, не покидая ни на миг базы конкретных явлений. Тут весь эллинский Аполлон в точнейшем его выражении. Он может преображаться, он может доходить до лучезарнейших метаморфоз, но вознесений по ту сторону мира, в христианско-идеологическом смысле слова, он не знает.

Аполлона и Диониса разделяет смерть. На пути Аполлона смерть, как мы видели, является трагическим результатом преступности и неведения. Сам по себе Бог смерти не создал: здесь Аполлон стоит на одной высоте с Саваофом иудейских верований, который создал всё на свете, небо, землю, воды, солнце и луну, жизнь и душу, – всё, кроме смерти. Мы имеем тут в Аполлоне отголосок проарийских, чисто гиперборейских концепций, сияющих нам из дали веков. Дионис влечется к смерти. Растопляя и стирая индивидуальность в зыбкой стихии космоса, он является главным принципом всех упоений, наркозов и некромантий, в своих экзальтациях он чувственно наслаждается нектаром смерти, губами прилипает к ядовитой чаше небытия. Дионис это верховная поэтизация смерти. Аполлон же это верховное учреждение жизни и личности.

Есть вино и вино, музыка и музыка. Есть свет и свет, жертва и жертва, смерть и смерть. Но как различно вино Диониса и подкрепляющий напиток Аполлона! Между свирелью Диониса и арфой Аполлона протянулось бесконечное пространство. Лунного света, распространяющегося среди сонных видений души, не смешать никогда с расплавленным небесным золотом, льющим на землю свои потоки. Юродствующие самосжигания всех видов и оттенков не сопоставить со скачком Курция на белом коне в пропасть для спасения вечного Рима. Гармодий и Аристогитон, нанесшие тирану смертельный удар в заведомо неравном бою, тоже выступали под флагом Аполлона. Наконец, есть и две смерти, отличные друг от друга, несмотря на облекающую их и сочетающую их воедино белую пелену. Смерть Диониса это смерть ради смерти. Смерть Аполлона есть героический перелет на высшую ступень бытия. Все эти сопоставления и различения, конечно, сливаются на высших стадиях гиперборейского богослужения. Из сюиты танцев родится симфония. Отраженный свет луны вернется к своему солнечному первоисточнику. Одетые белоснежными покровами обе смерти исчезнут навсегда в безоблачной синеве. Исполнится в истории мира вещая легенда Аполлона, стоящего в святая святых Дельфийского храма вместе с Дионисом, похороненным у его ног.

– 8 —

Древнейший культ Аполлона – культ Бранхидов. Об этом мы читаем у целого ряда греческих авторов. «Жители Кимы, – пишет Геродот, – решили обратиться за советом к Богу, находящемуся в Бранхидах. Там было прорицалище, издавна основанное, которое обыкновенно вопрошали все ионийцы и эолийцы. Местность же эта находится в пределах Милета, выше гавани Панорма». Здесь важно отметить, что по сведениям историка Бранхиды были предметом богопочитания для всех пеласго-ионических, хамито-яфетидских племен. Бранхос был популярнейшим богом во всей Малой Азии. Новое сведение о Бранхидах мы находим у Павсания. «Селевка я считаю, – говорит он, – одним из наиболее справедливых и благочестивых царей. В Милете он возвратил Бранхидам медного Аполлона, увезенного Ксерксом в мидийские Экбатаны». Сообщение это относится ко временам персидской гегемонии и показывает, что древний культ существовал на пространстве долгих веков.

В другом месте тот же Павсаний указывает на то, что древнейшая обитель Бранхоса пользовалась почитанием Лелегов и Лидийцев. Всё это подтверждает, что мы имеем тут дело с разновидностями одного и того же культа, которые в Дидимах, Кларосе и Колофоне распространяли сходные типы почитания бога.

Бранхиды это неточное название того места, где