с его упившимися фавнами и нимфами среди кельтских Зигфридов. Оно же распаляет старые несогласия, частью личного, частью же и глубоко расового происхождение. Тут зародыши кишиневских погромов и польско-литовских исступлений вероисповедного характера, грубых кацапо-хохлатских свар и чехо-немецких пражских побоищ.

Нельзя перечислить всех видов воздействий вина на психику человека, между двумя крайними полюсами: преувеличенной экспансивностью и сосредоточенной замкнутостью. Но одно необходимо отметить с полною отчетливостью: гамма возбуждений в человеке, который сам по себе является сплетением различных расовых корней в историческом процессе культуры, простирается от низших нот звериного беснования до тех предельных высот, на которых дионисовский свет лунных и сонных видений смешивается с проблесками солнечного света Аполлона. В человеке может при этом загореться настоящий огонь, который всю душу понесет вверх. Политая спиртом и опьяненная душа вдруг начинает пылать пламенем вакхической жженки. Происходит настоящее чудо экстаза: человек становится способен на крайний подвиг великодушия и самозабвения, в тайники его существа проникает, преображая душу и дух, отраженный гиперборейский свет. Лунный бог Тот воскрешает растерзанного Озириса.

Мы не отметили тяжеловесных экзальтаций, связанных с тевтонским пивом, столь характерных для понимания психологии и литературы германских народностей. Из всех вин это самое здоровое и даже спокойное вино. При небольшом процентном содержании алкоголя, доходящим до 15 % лишь в экспортных сортах, оно является укрепляющим и питательным напитком для всех слоев общества. Им могли упиваться не только Гегель и Шопенгауэр, не только Шиллер и Гёте, но и такой декадентский изыскательный человек, как Ницше. Вспомним также и социально-политическую, почти воспитательную роль пива в немецких коммершах и буршах, в жизни разнообразных корпораций и бундах, с их ритуалами посвящения и торжественных празднеств, роль пива в офицерских казино воинствующей, феодально-прусской Германии, в беседах и экзальтациях дюреровского кабачка в Нюрнберге. Это царство Диониса, родящего не мгновенные вспышки и схватки, а медленное и системное назревание будущих битв на арене всемирной истории.

Если подниматься назад, на крыльях исторического воображения к праосновным фундаментам человечества и развернуть священные книги «Ветхого Завета», мы найдём кое-что на эту тему – на тему о вине и Дионисе – в преданиях семетической народности. Упивавшегося Ноя обнажил и кощунственно осмеял Хам, может быть, при пассивном попустительстве Яфета. Сим же заботливо прикрыл генитальные части Ноя. Вот намёк величайшего значения. Хамитская культура низов, развратно-глумливая, стадно и скопно патетическая, собачьей свадьбой выступающая около каждого проявления интимной жизни космоса, представлена тут в легендарной фигуре библейского героя. Черты и линии этой культуры тянутся отсюда вдаль веков до нашего времени. Хамитские массы в своем пьяном бреду всегда затаптывали побеги и ростки всякой индивидуальной красоты. Культура – это ужасно во всех своих манифестациях. Она принципиально отрезывается от отцов, от прошлого, от всякой преемственности, от всех наследий, от всех заповедных сокровищ. Она сама гильотирует свою связь с прошедшей деятельностью человечества. Элемент разврата живёт в ней и кипит соблазном для окружающих. Это тот Дионис, который из явления индивидуального порядка, под импульсом вождей, умеющих говорить к пеласгическим массам на их языке, естественно вырастает в Диониса коллективного и социально-революционного. Под руководительством восставшего Прометея пеласгические массы совершают величайшие перевороты на земле, в своём домашнем и общественном бытоустройстве. Вот какую роль играет в руках народа топор и лом освободительного Диониса.

Прикрывавший отца Сим является символом решительной и брезгливой борьбы семитического народа с кушито-хамицкими, с яфетидо-арийскими исступлениями на почве алкоголя. Тут впервые, в скромнейшей художественной форме, описана реакция интеллектуальности и чистоты на культ звериной безудержности.

В церковных чашах причащения вино претворяется в кровь.

Что такое кровь? Кровь в культе Диониса? Сын Деметры Загрей убит титанами, пожирающими его тело. Только сердце Загрея спасено Герою и отдано Зевсу. Зевс оплодотворяет Семелу и новорождённому Дионису, герою фиванской легенды, он отдает сердце растерзанного мученика. В Дионисе пылает сердце трагически убитого существа. В своей второй, новорождённой и возрождённой стихии, он упивается, как вином, старою кровью, наполняющею его сердце. Кровь пьянит и горячит душу человека. Опьянённая кровью толпа в мстительном аффекте творит новые злодеяния и проливает новую кровь. Семитическому духу совершенно ненавистен вид крови во всех её обнаружениях, хотя бы это была освободительная кровь народных революций. Евреи обескровливают мясо, высасывая солью и её последние остатки, потому что по их верованию в крови сосредоточена душа животного и человека, которая не подлежит уничтожению ни при каких обстоятельствах. Хотя легенда о Загрее несомненно восточного происхождения и в ней слышатся отголоски какой-то древней расы, с отпечатком египетских мистерий, перенесённых лишь впоследствии на более здоровую почву Эллады, всё же мы должны отметить, что кровь тут не та, что выявляется иногда, в героические минуты, в культе Аполлона. Тут кровь подвижнического акта во благо человечества, столь похожая на кровь самозакланий и жертвоприношений, имеющих свои отличительные особенности: ведь и лунный и солнечный свет, при всём своём подобии, тоже являет черты большого различия, как мы видели это на предыдущих страницах. Кровь Диониса и кровь Аполлона являются выражениями разных идей, и лишь на высших ступенях личной и общественной культуры эти многознаменательные явления сливаются в своём синтетическом единстве.

В глубине елевсинских мистерий кровь претворяется в дух.

– 4 —

Что такое дух? Это стихия лично волевого претворения подлинного Диониса в новое естество. Два момента в природе Диониса – натуралистический и мистический – сохраняются и тут, но преображенные и очищенные от земного краха. В духе реальная и идеальная силы опираются друг на друга. Он тоже излучается подобно солнечному свету, охватывая мировые пространства, озаряя конкретности жизни и сочетаясь воедино с внешнею природою, руководя образованием новых материальных веществ и соединений. Дух страшно прилеплен к материи – это его элемент, его арена борьбы и творчества. Но вот высота, на которой от действительного Диониса уже ничего не остается или остается лишь прозрачная тень прежней его природы. Опять мы тут стоим, как и в истории дифирамба, перед замечательным явлением. В монострофической стадии дифирамб потерял свои антистрофы, свою пассивную экзальтацию, свою двойственную эмоциональность. То же самое произошло и с Дионисом. Войдя в апогей своего исторического роста, он теряет свои характерные черты и сближается с Аполлоном до полного слияния на высших ступенях. «Могучий владыко! С ним состязается шуткою властительный Эрос, нимфы с потемневшими глазами и сияющая Афродита. Он же мчится по вершинам гор». Так пишет о нём Анакреон. Конечно, мы имеем тут дело с последними преображениями Диониса, в которых от рудиментарного его пеласгического образа уже не осталось ни следа. Он мчится по вершинам гор, высоко поднятый над