землею и чрезмерно сближенный с миром звёзд. В другом месте, у другого автора, мы читаем: «Ни болезни, ни гнева ничего в целом, в мире, не может противостоять разрушительной силе Диониса». Дионис – в этой характеристике, представляющей стилизацию позднейших веков, когда языки аполлонического культа и культа вакхического уже переливаются между собою, становятся силою, несущей противоядие против самой себя. Он разрешает свои собственные разрешения. Свиваясь в кольцо вечности, скорпион смертельно жалит самого себя. Даже Еврипид, друг Сократа, вовсе не склонного утрировать величие Диониса, признает за ним дар пророческих исступлений, т. е. приписывает ему типическую именно для Аполлона черту. Опять-таки тут мы имеем то полное сближение двух культов, при котором грани между ними стираются. Софокл со своей стороны прямо сливает эвоический, ликующий элемент в стихии Диониса с целительным и вещательно-пророческим элементом в стихии солнечного бога, нарушая этим порядок и стиль действия двух идей, которые при всех исторических сближениях всё-таки остаются полярно-противоположными между собою: Север – Юг, Ночь – День, Пассивность – Активность, Жизнь – Смерть, Личность – Космос. Наконец, Дионис в облачении, новых иератических доспехах, становится такой же святынею, как и олимпиец Аполлон. «Оскорбление Дионису равнозначительно с оскорблением Деметре», – читаем мы у Александрийского поэта Калимаха. На него здесь наложена печать табу священной неприкосновенности, вопреки основным его чертам и особенностям, которые и в частном быту и на шумных площадях Эллады делали его самой земной из всех земных стихий, среди криков, свистов и кощунственных шуток разгулявшихся в своём темпераменте толп.

У Павсания мы читаем следующие многозначительные слова: «От того места, где находится корикийская пещера, подъем на вершину парнасской скалы труден даже для пешехода. Она выше облаков, и здесь-то фиады предавались исступлению в честь Диониса и Аполлона». Строки эти изумительны по своему значению, по своему определенному указанию на характер нового понимания двух культов, синкретически смешанных в единство. Как далеко мы здесь стоим от первых истоков Диониса и Аполлона! Русский исследователь Люперсольский[60], написавший книгу под названием «Храмовой город Дельфы» (1869), говорит по этому поводу нижеследующее: «Выражение Павсания, что фиады совершали свои оргии в честь не одного Диониса, а вместе и Аполлона, без всякого сомнения, ошибочно». Столь решительно, только что отвергнув утверждение греческого путешественника во имя старых, традиционных разграничений между двумя богами, Люперсольский тут же в противоречие самому себе прибавляет: «Однако должно сказать, что в этой обмолвке есть своя доля правды. Действительно, в ближайшем соседстве с местом празднования фиад, именно в Дельфах, поклонение Дионису стояло в довольно тесной связи с богочтением Аполлона. Там в самом храме Аполлона, в адитоне, перед золотой статуей этого бога, находилась гробница Диониса и на ней была надпись: здесь покоится умерший Дионис, сын Семелы». Люперсольский мог взять это сведение из «Фрагментов» Филохора. Несмотря на сумбурность стиля и неточность отдельных выражений, нельзя не видеть, что в своих догадках Люперсольский приблизился всё-таки к постижению большого эволюционного процесса в культурной жизни целой страны, приведшего к слиянию сына Семелы с молодым светилом элевсинских мистерий. Эпитафия Диониса в ногах золотого изваяния Аполлона явилась в результате борьбы противоположных расовых начал, в результате сложных взаимодействий гиперборейского света и темных дионисовских элементов. Тут плачущему сердцу Загрея, в воплощении второго Диониса, отвечает с Олимпа струна Аполлона. Рыдание и ликование сливаются в один торжественный аккорд, который с одинаковым благоговением воспринимает современник Павсания и человечество наших дней.

– 5 —

Бывают гордости, в которых не стыдно признаться перед читателем. Какое счастье, какая радость: я был на высоте Парнаса, где расположилась корикийская пещера. С её высоты я тоже видел, как Павсаний, ту узкую ленту из Арахова в Дельфы, на которой воздвигается храм Аполлона. Она предстала передо мною облитая солнечным светом, после долгого и утомительного ночного пути по кручам и скалам, ведущим к пещере. Я был внизу, на опустевшем месте дельфийского храма. Я был наверху, где плясали в честь Пана и нимф греческие девушки. Воспитанник новейшей синкретической культуры, сам живое сочетание противоположных расовых кровей, я переживал в своём сердце и ликование Аполлона и экстатический пляс эллинских красавиц. Какое счастье! Какой незабываемый день! Чувствовать себя хотя бы на мгновение, на летящую вечность, секунду, узлом сплетающихся нитей истории! Только два момента могу я ещё отдаленно сопоставить с пережитым великим днем: стояние на вершине эгейского Афона, тоже в солнечный день, когда в чистой, на редкость прозрачной дали таяли очертания вдохновенного купола Айа-Софии, и ещё миг исторических слез восторга, когда, поднявшись на высоту скалы по качающейся железной лестнице, изнемогая от усталости и головокружения, я очутился, наконец, в объятиях скромных монахов одного из метеорских скитов.

– 6 —

Различные этапы в метаморфозе культа Диониса, разнохарактерность веществ и материй, обнимаемых им, запечатлены в наименованиях бога. То он Дионис, символ влажно-текучей стихии природы, со всеми её вариантами. То он выступает Вакхом – идеализацией винных угаров и экстатического похмелья. То он Загрей – образ жертвенных страданий человека. В последнем моменте своего развития и роста он появляется под именем Иакха, молодого героя элевсинских таинств. Вот и есть исторический словарь Диониса. То он молод и выступает с красивым жено-мужским лицом, в «Вакханках» Еврипида. То он предстает мудрым старцем. Этот старец – пришелец с Востока. Чародей и маг, он может обернуться, когда захочет, эвоическим красавцем для соблазна окружающих, для пропаганды своих идей. Как и все маги в мире, Дионис тоже идёт за своей звездой, сегодня халдейской, завтра вифлеемской. Но повсюду, в каком бы облике он не воскрес перед нами, он надевает на себя маску античного бога человека.

Мы подошли к метемпсихозу лиц и масок в круговороте космических стихий. Вода, вино, кровь и дух переплетаются и отождествляются в достижениях своих кульминационных пунктов. Сколько крещений человека в потоке времени: крещение водою, крещение вином, крещение кровью, крещение духом, которое являются уже высочайшим очищением в свете гиперборейского солнца. Но элементарное крещение водою – ради кого собственно? – Ради белой рубашки на грани перехода в мир иной – является ведь не чем иным, как подготовительной ступенью к восхождению выше и выше. Высшие ступени достигаются посредством вина, крови и духа, повсюду служа предтечами одного крещения за другим, готовя пути к приятию последней, монистической правды.

Но пройдя все ступени исторического Диониса, от пеласгического его облика до дорийско-ахейской его стилизации, мы закономерно оказываемся в беспредельных владениях Аполлона.

Аполлон

– 1 —

Исторические этапы развития культа Аполлона имеют много сходных черт с этапами развития культа