Она подошла к комоду красного дерева, украшенному причудливой резьбой, выдвинула верхний ящик и достала медальон в форме золотого сердечка.

- Посмотри! - с улыбкой сказала она Маше, открывая медальон. - Точная твоя копия!

Маша подошла поближе и ахнула. Это был тот самый медальон, который она нашла у себя на антресолях, и девушка на портрете, вложенном в медальон, была как две капли воды похожа на неё, только чуть постарше. Те же каштановые волосы, правда, аккуратно собранные в высокую причёску, те же синие глаза, тот же овал лица, но во всём её облике чувствовался врождённый аристократизм, который угадывался с первого взгляда.

- Какая вы… юная, - не удержалась от комментария Маша.

- Все когда-то бывают молодыми, - усмехнулась бабушка. - И я не исключение.

Она открыла другой ящик комода и извлекла на свет ткань. Княгиня бережно расправила её, и Маша опять ахнула. Это была шаль, которую она нашла дома вместе с медальоном, только хорошо сохранившаяся и готовая послушно лечь на плечи своей хозяйки.

- Это, Машенька, дорогой подарок, - тихо проговорила княгиня, с любовью поглаживая шаль. - Её мне подарил твой дедушка Григорий Иванович Привалов вскоре после нашего венчания.

«Вот оно что! - подумала Маша. - Только я держала в руках совсем ветхую вещь, а здесь она почти как новая. Удивительно!»

- Мы с ним обвенчались тайно, - продолжила свой рассказ княгиня.

Её целиком захватили воспоминания, голос наполнился нежностью, а глаза увлажнились. Казалось, она не замечала Маши и вновь переживала дорогие её сердцу моменты.

- Как это - тайно? - не поняла девушка. - Почему?

- Мой любимый был из обедневшего дворянского рода, а мне родители прочили совсем другого жениха. Он был стар и некрасив, зато богат, - печально проговорила княгиня. - В прежние времена девушку не спрашивали, нравится ли ей тот, кого выбрали родители. Их воля выполнялась беспрекословно. А выбранная ими партия считалась очень выгодной.

«Ужас! - с возмущением подумала Маша. - Безобразие! Какое-то средневековье!»

- И что же? - вслух спросила она.

- А то, что за день до назначенной свадьбы с тем, ненавистным мне женихом, я сбежала с любимым, и мы тайно обвенчались в маленькой церквушке.

- Здорово! - восторженно воскликнула Маша. - Ну и правильно!

- Правильно-то правильно, но мы с ним с самого начала были обречены на бедность, - задумчиво проговорила княгиня.

- Ерунда! - беспечно тряхнула головой Маша. - Подумаешь!

- Дитя! - печально и торжественно изрекла бабушка. - Ты не знаешь, что это такое! Нет ничего ужаснее бедности! Это жалкое существование, всеобщее забвение, туманное будущее…

«Да у нас полстраны так живёт! - чуть было не выпалила Маша. - Вот ведь аристократы! Не привыкли завоёвывать себе место под солнцем. С рождения - и на всё готовенькое!» Она, конечно, промолчала, вовремя опомнившись и решив, что, пожалуй, не стоит рубить с плеча. Не всё так просто и однозначно. И в каждой эпохе свои законы. Маша впервые поймала себя на том, что ей не хочется быть слишком категоричной, и она готова задуматься над словами собеседника.

- И вот… - произнесла княгиня, протягивая Маше какой-то листок.

«Глубокоуважаемая Мария Алексеевна, нет… милая моя Машенька!

Вы сделали меня самым счастливым человеком на свете…»

Что это? Маша потрясённо молчала. Это было то самое письмо, которое она нашла в саквояже! И датировано оно 18 сентября 1856 годом! Только тот листок бумаги буквально рассыпался в руках, а этот отлично сохранился, и все строчки разборчивы.

- Это письмо твой дедушка написал мне, когда я согласилась стать его женой…

На глаза княгини навернулись слёзы. Маша никогда не видела её такой трогательной и… беззащитной. Прошлое держало её в плену воспоминаний.

- И что же потом? - осторожно спросила Маша, выводя бабушку из задумчивости.

- Потом… А потом, после венчания, мы, как водится, упали в ноги моим родителям, и они, благодарение господу, нас простили…

Княгиня аккуратно убрала письмо в шкатулку.

- А-а-а, - разочаровано протянула Маша. - А я-то думала…

- Какой ты, в сущности, ещё ребёнок, Машенька! - засмеялась княгиня, смахнув с глаз запоздалую слезу. - Мне даже страшно представить, что было бы с нами, если бы мои родители нас не простили! Но всё завершилось благополучно, и зажили мы, как подобает… Я получила достойное приданое, а дедушка им грамотно распорядился. Он много работал и приумножил наши доходы. Мои родители не раз могли убедиться в том, что не ошиблись, простив и пригрев моего молодого мужа. Вот так-то…

- А что было бы, если бы они вас не простили? - спросила Маша.

- Зачем об этом думать? - удивилась княгиня. - Тогда мы, конечно, очень рисковали. Но чего не сделаешь ради любви!

Маша задумчиво теребила медальон, который стал для неё настолько привычным, что она перестала его замечать.

- Ах, боже мой! - вдруг воскликнула княгиня. - Ты же до сих пор не переоделась! И что ты там всё время крутишь?

Маша на мгновение оцепенела. Она поняла, что сейчас бабушка обнаружит у неё на шее точно такой же медальон, который только что был убран в комод. И как ей тогда всё объяснить? Сказать, что она, Маша - из будущего? Но это немыслимо! Однако было уже поздно. Княгиня подошла ближе, взяла в руки медальон и стала его пристально рассматривать. Девушка зажмурила глаза - мол, будь что будет! И вдруг - о, чудо! Замочек самопроизвольно раскрылся, комната начала вращаться, и больше Маша уже ничего не помнила…

* * *

Очнулась она в своей московской квартире, и первые несколько секунд не могла понять, где находится. Рядом на подушке лежал раскрытый медальон. Маша сразу всё вспомнила. Бабушка! Настя! Сергей Шумской! Все они, только что присутствовавшие в её жизни, остались где-то очень далеко.

Её охватило сложное чувство, и она не знала, радоваться ли ей возвращению домой или печалиться оттого, что так внезапно закончилось путешествие в прошлое. Граф! Неужели она его больше никогда не увидит? При воспоминании о Сергее Шумском у Маши на глаза навернулись слёзы, и рука сама потянулась к медальону как проверенному средству вернуться в 1856 год. Забыв о благоразумии, она поспешно надела его и попыталась застегнуть замочек. Но не тут-то было! Раньше он не хотел расстёгиваться, а теперь его невозможно