Шрифт:
Закладка:
Несмотря на множество законов, направленных на ограничение церковной собственности на землю в царствование Ивана Грозного, монастыри во время Смутного времени аннексировали многие земли. После окончания Смуты государство пересмотрело право собственности на земли, принадлежавшие церковным учреждениям, но по поводу недавних незаконных приобретений ничего не было сделано. Однако в 1620 г. или 1621 г. администрация патриарха Филарета в очередной раз отняла налоговые льготы почти у всех монастырей и стала собирать высокие ямские и стрелецкие[34]налоги практически повсеместно. Тем не менее некоторые монастыри продолжали пользоваться привилегиями, освобождавшими их от полной уплаты таможенных пошлин.
При патриархе Филарете (1619–1633) церковные владения росли как грибы. Закон 1622 г. признавал все земельные приобретения от 1612 г., невзирая на закон 1581 г. В 1623 г. церковь владела 43,7 % (93 000 десятин) всей культивируемой земли в московских областях. В 1628 г. владельцы наследственных имений, которые были им пожалованы за заслуги, получили право отчуждать свои земли, как им заблагорассудится, в том числе отдавать монастырям. (Однако другой закон 1628 г. постановлял, что земли, приобретенные из государевой казны, не могут быть завещаны монастырям; в 1634 г. было издано постановление для принудительного выкупа государством земли, пожертвованной монастырям в соответствии с законом 1628 г.) После полного восстановления после Смуты церковь владела почти 16 % всей обрабатываемой земли в России. В монастыри шел обильный денежный поток, и они не скупились, когда желали приобрести земельный участок. Служилые землевладельцы даже говорили, что монастыри платили такие крупные деньги, дабы «никто кроме них не мог купить эти земли». Возмущение таким положением дел проявилось на Земском соборе 1648–1649 гг. – в тот период времени, когда миряне в целом не слишком любили духовенство.
Из-за союза с патриархом Иосифом Борис Морозов, воспитатель царя Алексея Михайловича и настоящий правитель государства после 1645 г., не мог удовлетворить требование служилых людей о конфискации и перераспределении им церковных земель, приобретенных с 1580 г. Все, что мог сделать закон, – это запретить (1580–1581) дальнейшее приобретение земли церковными учреждениями. Соборное уложение, однако, четко установило, что государственный земельный фонд не может быть использован для поощрения церковных служилых людей и что патриарх должен наделять своих детей боярских частью собственных земель.
В целом можно сделать вывод, что стремление служилых людей урезать церковное землевладение реализовать не удалось. На протяжении второй половины XVII в. монастырям и другим церковным учреждениям продолжали выдаваться земельные субсидии, даже государством. Шла также активная закупочная компания. В 1660-х гг. англичанин Самуэль Коллинс подсчитал, что церковь владела почти двумя третями земли в России. Его оценку можно счесть сильно завышенной, но тем не менее она указывает на то колоссальное впечатление, которое должны были производить масштабы церковной земельной собственности на самих русских. (В конце 1670-х гг. в реальности на церковных землях находились 13,3 % всех крестьянских хозяйств. Это составляло примерно четверть от всех закрепощенных крестьян, или 16 % всего населения.) Эти крестьяне в начале XVIII в. содержали около 25 000 монашеских орденов. Иностранцы, находившиеся в России, также подтверждали чрезмерное количество монахов в стране. Исходя из мирской точки зрения эти ресурсы лучше было бы потратить на войско.
Среднее служилое сословие проиграло это сражение из-за почти непрерывных симбиотических отношений между церковью и государством начиная с 988 г. Эти отношения возобновлялись и подкреплялись разногласиями в первой половине XVI в., а затем усилились патриархом Филаретом в XVII в. Поэтому неудивительно, что государство, где многие стоящие у власти фигуры находились в тесных личных связях с церковными лидерами, не принимало мер, направленных против церковных землевладений. Компании служилых людей против церковного землевладения, возможно, и ограничили его рост, но не более того. Дабы решить эту проблему, потребовалась массовая волна секуляризации в XVIII в. В Москве никогда не наблюдалось тенденции к столь драматическому разрешению конфликта между духовными интересами и военными нуждами.
Во второй половине XVII в. правительство Московии часто не обращало внимания на нужды служилых людей, за исключением моментов кризиса. Они прекрасно это осознавали, что можно видеть из судебного процесса над сыном боярским в 1647 г., на котором он сетовал, что прошения служилого человека чаще всего остаются без внимания и что даже подать жалобу очень непросто. Он обвинил царя в том, что тот не заботился о своих ратниках. За хулу на царя бояре приговорили его к казни. Царь помиловал и приказал после инсценировки казни беспощадно избить храбреца кнутом. Таким образом, можно сказать, что власти действовали кнутом и пряником, дабы держать дворянство в повиновении.
Во время своего подъема дворяне и дети боярские сняли с себя многие обязательства, делавшие их незаменимыми для правительства. В центральных канцеляриях они теперь не занимали такого важного положения, как в XVI в., что было продемонстрировано правительством в период 1658–1663 гг., когда оно призвало в войско тех, кто работал в аппарате центрального управления. Высшие должности в канцеляриях обычно являлись прерогативой знати, хотя часто требовалось подняться по служебной лестнице, дабы получить высшую должность в правительстве. Так, 90 % дьяков в канцелярии были из подьячих (помощников дьяков).
Г.К. Котошихин пишет, что некоторые представители знатных семей непосредственно становились дьяками, минуя стадию ученичества. Из 50 человек, назначенных начальниками канцелярии в XVII в., 39 принадлежали знатным фамилиям и 8 – привилегированным купеческим корпорациям, гостям. Таким образом,