Степняки десятками сдавались в полон, угры окружили телеги с юртами, стали развязывать счастливых, обезумевших от радости невольников – простых крестьян-колонов; хватали скотину, лошадей, волокли женщин.

Талец круто осадил коня у солтанской юрты. Здесь спорили и ругались Коломан и печенежский хан, союзник и вассал короны.

– Отдай мне всех куманов! Я велю изрубить этих собак на куски! Они всегда так поступают с нами! Они – мои враги! – орал огромный чубатый печенег.

– Перестань, хан! – успокаивал его Коломан. – Будь мудрее. Мы обратим куманов в нашу христианскую веру. Ты ведь принял святое крещение. Так будь милосерден, умей прощать зло. Помни о заповедях Христовых.

– Здесь две жены Арсланапы, – высунулась из-за войлочной занавеси голова толмача-печенега. – Ещё уруска-рабыня. И какая-то полубезумная, родственница солтана.

– Выволоки сюда обеих жён! – приказал Коломан. – За косы их и на колени. Эй, мадьяры! Кто из вас соскучился по женским ласкам?!

Тотчас подскочил старый знакомец Тальца – сотник с сабельным шрамом на щеке. В предвкушении грубых плотских наслаждений он облизывался, как голодный волк.

Истошно визжала толстая старшая жена Арсланапы. Кто-то из угров уже успел сорвать с её шеи ожерелье, она валялась на земле и с отчаянием молила о пощаде. Молодая волошанка держалась с достоинством, спокойно и горделиво вскидывая вверх голову. Только слёзы блестели в её чёрных, как перезрелые сливы, глазах.

Сотник ухватил волошанку за косу и потащил в овраг. Угры, окружившие юрту, дружно захохотали.

– Бабник! Ненасытный! – слышались то ли одобрительные, то ли слегка осуждающие сотника возгласы.

– А эту старую жабу, – указал Коломан на Кончаку, – вернём Арсланапе. Пусть хранит в другой раз как зеницу ока своё добро.

Слова его оборвал новый взрыв смеха.

– Королевич! – не выдержал Талец. – Почто потакаешь грабежу и разврату?! Рази ж то по-христиански?

– Дмитр, иначе нельзя, не пойдут за мной, – вполголоса ответил ему королевич. – Приходится быть снисходительным к людским слабостям. Пойдём-ка лучше заглянем в юрту. Что там за русинка и что за безумная ведьма?

…Внутри юрты, испуганно прижавшись спиной к стенке, стояла облачённая в убогие серые лохмотья молодая светловолосая девушка. Под глазами её лежали тёмные тени, веки были красны от слёз, она дрожала всем своим хрупким телом.

Жалость, безмерная жалость к несчастной вспыхнула с какой-то необычайной неведомой ему доселе силой в душе Тальца. Он смотрел на бледное лицо девушки, её курносенький носик, родинку на впалой щеке.

– Исстрадалась, бедняжка! – сорвалось с уст Тальца.

На воеводу уставились лучистые серые глаза, в них промелькнуло любопытство, смешанное со страхом.

– Ты кто? – раздался тоненький нежный голосок, заставивший затрепетать сердце сурового воина.

Странно, взирая на эту девушку и слушая её, он перестал думать об Арсланапе, о мести, исчезла, испарилась только что владевшая им досада и горечь от того, что упустил, дал уйти свирепому хищнику.

– Дмитр я, – сказал он после недолгого молчания. – Русич, служу крулю угров.

– Вы будете унижать нас, брать силою?

– Что мы, половцы?! Отныне ты свободна. Яко птица в поле.

– Некуда лететь мне, Дмитр. Подрезали крылышки. Всех родных извели поганые сыроядцы!

– Ты не отчаивайся. – Талец изо всех сил старался успокоить девушку и говорил мягко и ласково. – Я вот такожде в полоне побывал. Лиха хлебнул полным ртом. Оставайся, девица, здесь на Дунае. Много селится тут наших, русичей. Да, как звать тя, дева красная?

– Ольга. – Девушка слабо улыбнулась и, вдруг разрыдавшись, бросилась ему на грудь, шепча: – Христом Богом молю, охрани, обереги, человече добрый!

Смущённый растерянный Талец с отчаянно бьющимся в груди сердцем неловко стиснул Ольгу в объятиях.

Так стояли они недвижимо посреди юрты до тех пор, пока не окликнули воеводу голоса охмелевших от радости победы угров.

…Сельга, сжимая в руке короткий кинжал, спрыгнула с телеги наземь.

– Не смей! Не подходи! Убью! Заколю! – кричала она хрипло.

Коломан, хромая и опираясь на посох, с кривой усмешкой на губах неторопливо шагнул к ней. Сельга увидела его словно стеклянный неживой левый глаз, спутавшиеся, торчащие космами волосы, горб на спине. Вне себя от ужаса, с диким пронзительным воплем выронила красавица-половчанка нож, закрыла лицо руками и ничком рухнула в зелёную траву.

– Убыр![166] Убыр! – завизжала она. – Дьявол!

Обезумев от страха, она каталась по земле, хрипела и бросала в Коломана пучки травы.

– Встань, красавица. Что, я страшен и внушаю ужас, да? – спросил королевич, дав знак телохранителям поднять Сельгу с земли.

– Толмач, – подозвал он печенега. – Спроси, как её зовут. И разъясни, кто я такой и почему ей не следует громко кричать и визжать, как свинья.

– А хороша дева, – скрипнул он зубами, обращаясь сам к себе.

На миг лицо его озарилось мечтательной улыбкой, но тотчас её сменил тягостный глубокий вздох.

– Не моя это стезя, – шепнул королевич, взмахом руки приказывая подвести коня.

С жалкими остатками орды пробирался охваченный внезапной судорогой страха Арсланапа в родные причерноморские степи. Предатель-волох провёл его узкими горными тропами через перевалы и кручи.

Пугающе нависали над солтаном и его спутниками снежные вершины Горбов[167], ночами срывались со скал стремительные лавины; они, затаив дыхание, шли над тёмными пастями расщелин и каньонов.

Наконец после долгих дней пути горы расступились, за зелёными холмами открылись бескрайние просторы степей, в нос ударил родной, близкий душе, горьковатый запах полыни.

Только теперь Арсланапа перевёл дух и успокоился. Былой страх, сковывавший волю, исчез, он снова чувствовал себя лихим храбрецом, неустрашимым воином-наездником.

Полной грудью вдыхал солтан привольный степной воздух.

Глава 18. Золото… деньги… кредит

Редкие кучевые облака плыли над знойной долиной, лёгкий ветерок дул с севера, оттуда, где у самого окоёма тёмно-зелёной громадой высились отроги Татр. Внизу, под крепостью, журчала на камнях стремительная речка, серебрилась лукавой змейкой, весело посверкивая под полуденными лучами. Тишина царила в словацкой Нитре, жизнь словно бы застыла, замерло всё; как тени, бесшумно скользили вдоль палисадов и заборолов оружные стражи.

В княжеском дворце,