На душе у князя было грустно. В мае прошлого года, когда был он в Смоленске, внезапно скончалась его супруга, княгиня Евфимия. Владимир сильно горевал, хотя и не показывал виду. Да и жизнь не оставляля ему времени на горькие слёзы и тяжкие вздохи. В августе снова водил он дружины на Боняка и Шарукана, мстя за весенний набег на Переяславщину. Разбитый наголову шелудивый хищник Боняк, потеряв в сражениях почти всех воинов, ушёл зализывать раны далеко на юг от границ Русской земли. Оставались ещё враждебные Руси сыновья старого Шарукана в Подонье, но с ними предстояло разбираться в будущем. Сейчас же наступал, хотелось верить, долгожданный мир.

Мономах вспоминал, как долго ждала такого мира покойная хохотушка Евфимия, и из уважения к её памяти решил он женить на половецкой княжне подросшего двенадцатилетнего Гюргия.

Подумалось о старших сыновьях от Гиды. Женат из четверых был покуда только самый старший, Мстислав, княживший в Новгороде. У него уже дети – ровесники младших Владимировых чад от Евфимии – Романа и Андрея.

Святослав – тот, которого брали в заложники Итларь и Китан, – оказался слаб как телом, так и на голову. Словно после того случая под валами Переяславля что-то надорвалось в княжиче, всё время болел он и почти не говорил.

Третий, Ярополк, вырос в неплохого ратника и воеводу, но державными делами занимался мало, больше увлекали его ловы. На предложение отца жениться отвечал он, махая рукой:

– Оженюсь, отче, ежели встречу красавицу, что по сердцу мне будет. А тако и не проси. Не пойду под венец.

Сидел сейчас Ярополк в Смоленске и под началом опытного воеводы не ведал никаких забот. Вот если в поход идти – тут он первый. Ну да ведь не только ж воевать князь уметь должен.

Младший самый отпрыск Владимира и Гиды, Вячко, или Вячеслав, вырос шибко робким, трусливым даже, и всегда держался в тени старших братьев. Одно название, что князь.

Рассуждая про себя, приходил к выводу Мономах: кроме Мстислава, нет у него достойного преемника. И потому с немалой надеждой смотрел он на шустрого, всё схватывающего на лету Гюргия. Может, этот сын сумеет в будущем продолжить его дела.

Гюргий держался чуть сзади Владимира. По левую руку от него ехали двое Олеговых сынов – Всеволод и Игорь. Старшему, Всеволоду-Кириллу, уже двадцать четыре года, он смугл, черноволос, темноглаз – весь выдался в свою мать, покойную Феофанию Музалониссу. Игорь похож на старшего брата, но более тонок, сух. Всеволод-Кирилл уже женат на дочери князя Миколы Святоши, своей двухродной племяннице, совсем ещё девочке, и в мужья дочери хана Аепы Гиргеневича Олег сватал второго своего сына.

Князей и их свиту из ближних бояр ввели в огромный шатёр и усадили на кошмы. Напротив расположились оба хана, окружённые солтанами, беками и беями. Пили кислый хмельной кумыс, долго пировали, вкушая изысканные степные яства, и прямо во время пира решали все дела.

– Мирно жить будем, князи, – говорил толстый узкоглазый сын Осеня, «чёрный куман». – Зачем нам воевать? Мы тебе, каназ, – обращался он к Мономаху, – коней продавать будем, баранов, ты нам – ткани, узорочье, меха. Всем хорошо будет.

Мономах соглашался. Воистину, следует жить мирно. И Русь, и степь исстрадались за долгие годы противостояния.

Хан хлопнул в ладоши. Две девочки-подростка лет десяти-одиннадцати показались у входа в шатёр. Обе блистали серебром украшений, мило улыбались, с некоторым смущением стреляя глазами незнакомых русских людей.

– Зульшат, моя дочь, – указал сын Осеня на черноволосую и темноглазую девчушку. – Вот невеста твоему Гюргию, каназ.

– А это моя Арсланбика. По-нашему её имя означает: львица! – представил вторую девочку, ростом повыше, рыжеволосую, с чуть раскосыми голубыми глазами, Аепа Гиргеневич. – Твоя невеста, каназ!

Юный Игорь, краснея от смущения, подносил руку к сердцу и благодарил хана.

– Повезло тебе, Игорёха! – зашептал на ухо Игорю Всеволод-Кирилл. – Экая краса! Мне б такую, дак нет же. Оженили на малолетке Микулишне!

– Тихо ты! – цыкнул на первенца, строго сведя в линию брови, Олег.

Девочки внезапно рассмеялись. И вот уже, отбросив смущение, сидят они рядом с отцами напротив князей, щебечут весело на своём языке. Правда, Владимир и Олег почти всё из их речи понимают и лишь хитровато переглядываются.

Спустя несколько дней, заключив с ханами вечный мир и любовь, князья возвратились в свои города. Следом за ними долгой вереницей тянулись многочисленные возы с ханскими подарками, ехали слуги и служанки княжон, которые отныне навсегда покидали свои родные степи и готовились к новой жизни в городах и теремах.

Ближняя степь была замирена. Спустя год и сам Мономах, относив траур, женится сызнова, и тоже на половецкой хатуни. Что это была за женщина, мы не знаем, сохранилось от неё одно лишь имя – Анна, и, кажется, детей от неё у князя Владимира не было.

Оканчивалась эпоха беспрерывных оружных противостояний на южнорусских рубежах. На смену ей шёл новый век, наполненный иными страстями. О нём нужен совсем другой рассказ.