До середины октября тема маньяка-серийника была первоочередной, тем более что появились некоторые подвижки: Анну Беляеву из Борисова собирался отвозить домой ее приятель-сутенер, но не смог и только поймал ей попутку: бежевые «Жигули» шестой модели. За рулем сидел парень лет двадцати трех–двадцати пяти, а может, и помладше, сутенер особо не приглядывался. Парень спросил у Анны, куда ехать, сказал, что до Афанасьевки не довезет, потому что сам едет только до какого-то хутора, то ли Жукино, то ли Тукино – совместными усилиями вспомнили, что Крюкино. Был поздний вечер, Беляева сказала, что в их глухомань других машин может больше и не быть и что в Крюкино у нее подружка, в случае чего заночует у нее. На том и порешили, и сутенер с чистой совестью проститутку отпустил – номер машины, естественно, запомнить или записать не озаботился, не любимую девушку автостопом отправляет, да и Беляева была той еще пройдой, после трех покушений за жизнь свою ничуть не боялась, только со смешком говорила: «Я трижды живая, меня Бог бережет».

Внешность водителя сутенеру тоже оказалось описать не под силу: глаза вроде темные, а может, и нет, кто вечером разберет; лицо славянской внешности, волосы были под кепкой, а вообще – обычная рожа и машина обычная. Были ли на «Жигулях» повреждения, не заметил. Во что был одет водитель, не запомнил. О голосе сказал исчерпывающе: мужской. И все.

Мечта, а не свидетель…

Но на безрыбье сам раком станешь, и оперативники работали с тем, что Бог послал – принялись устанавливать, у кого в хуторах Крюкино и Кирпилиевском есть бежевые «шестерки», кто в хуторах Крюкино и Кирпилиевском знает людей с бежевыми «шестерками», кто в хуторах Крюкино и Кирпилиевском продавал бежевые «шестерки»… В общем, зацепились за автомобиль, потому что с помощью сутенера фоторобот-то примерный составили, но по нему можно было задерживать всех мужчин от тридцати лет славянской внешности, начиная от половины оперсостава розыска и заканчивая следователем прокуратуры Карповым.

Несмотря на все усилия, поголовную проверку районных извращенцев, блокпосты на дорогах и даже попытки провокаций, маньяк словно ушел на дно – бесследно исчез, как и не было его. Родственники Беляевой, погоревав, опять же жалобами на волокиту в расследовании прокуратуру забрасывать не собирались, так что после двух продлений срока предварительного следствия пятитомное дело серийника отправилось в архив.

И вот спустя время – опять…

На этот раз труп пролежал в небольшом леске между теми же Темным и Кирпилиевским не меньше полутора месяцев, а то и все два, и чтобы определить причину смерти, придется дожидаться результатов гистологического исследования. Но Степанов уже сейчас мог сказать, что подъязычка у женщины сломана, как и у первых двух жертв. Тело сильно обожжено, лоскуты одежды сохранились только под трупом, где были придавлены к земле спиной; обгорание сильное, поджигали снова уже после наступления смерти. Все это эксперт сообщил Газиеву, а потом и прибывшему на место происшествия Карпову, у которого лицо было обреченным: шутка ли, снова «висяк», а там вдруг придется поднимать нераскрытые дела из архива, соединять их с новым убийством, тут не избежать вызова в краевую прокуратуру, где следователю зададут один скромный вопрос: где преступник? А если услышат, что следователь понятия о личности преступника не имеет, то последует другой вопрос, еще скромнее: а не просиживает ли он, следователь, штаны на занимаемой должности? И хоть основные шишки полетят в оперативников угро, свою парочку следователь тоже поймает.

– Возобновлять те дела пока не будем, – мрачно сообщил Карпов. – Возбудим по факту убийства, будем проверять, серия это или нет. Степанов все равно до результатов гистологии не даст причины смерти.

– «Серия» или нет? – Демьяненко выразительно посмотрел на обожженный труп, потом глянул на Карпова. – «Серия» или нет? Ты полагаешь, у нас тут весь район психически больной, что ли? Или баба сама заползла в лесополосу, померла, а мимо шел лесник с канистрой бензина – дай, думает, подожгу!

– Может, это самоубийство…

– Точно. Задушила себя, а перед смертью, как начала терять сознание, облилась бензином и чиркнула спичкой. Изощренный суицид, обычно наши-то проще делают: вешаются, там, или вены режут…

– Что она задушена, еще никто не сказал, – хмуро возразил Карпов. – На взгляд, конечно, можно много чего вымыслить…

– Давай тогда и дело не возбуждать.

Карпов только досадливо отмахнулся, вздохнув, раскрыл планшет и начал писать протокол осмотра места происшествия. Участковый Свазон уже вел к трупу двух разнополых маргиналов, спотыкающихся по дороге, и одного приличного на вид мужичка. Лет под пятьдесят – крепенький, сбитый, румянощекий, он выглядел типичным зажиточным крестьянином с фермерским хозяйством, приносящим неплохие доходы.

Газиев узнал в нем главу Центрального сельского поселения, неплохого, в сущности, мужика, который воровал, конечно, но вел себя при этом достойно – и он цветет, и поселение процветает. Старшая дочь главы училась за границей, неработающий младший сынок рассекал по району на мотоцикле стоимостью примерно с трехкомнатную квартиру, зато в Центральном сельском поселении не было ни одной семьи, живущей на грани бедности, ни одного дома с земляным полом, ни одного ребенка, на которого не выплачивалось бы пособие. И в школу все учащиеся ездили организованно, двумя большими автобусами, купленными тем же главой. Жители поселения на своего Илью Ивановича Бурака нарадоваться не могли – пусть ворует, дай ему Бог здоровья и некомпетентных налоговиков, зато в каждом хуторе – спортплощадка, а в поселке Центральном – чистый уютный детский сад, куда детки, опять же, доставляются специальным автобусом. Да пусть он хоть третий дом за границей купит…

– Приветствую, приветствую вас, – с одышкой зачастил Бурак, добравшись-таки до лесополосы и теперь промокая платочком пот на лбу. – Несчастье-то какое опять. Виктор Викторович, здравствуй, дорогой. – С экспертом Бурак, заядлый охотник, проводил все вылазки в охотничьи сезоны. – Нужно взглянуть, да?

– Глядеть особо не на что, – сказал Газиев, который Бурака инстинктивно недолюбливал. Не то чтобы завидовал – просто не любил. И за торопливость его показушную, и за созданный имидж рубахи-парня, и за… двуличие какое-то, что ли. Словами он выразить не мог, но к Бураку никакой приязни не испытывал. – Тут нам больше эти друзья бы помогли.

Участковый уже подталкивал к лесополосе маргиналов. Одна, баба без возраста, с всклокоченными седыми волосами и мутным взглядом, была одета не по погоде тепло – куталась в вязаный засаленный свитер, на ногах – джинсы и ботинки. Ее сопровождающий был без рубашки, что позволяло читать всему свету о его намерении «не забыть родную маму» на левой груди, проливать «кровь за кровь, а на любовь – любовью» на левом же предплечье, а также открывало другие незамысловатые зоновские узоры. Он что-то жалобно бормотал, потом, увидев труп, резко остановился, как будто ноги его внезапно вросли в землю.

– Начальник, не-не, я туда не пойду.

– Иди, паразит, – сказал Свазон и подтолкнул мужика; тот качнулся, но ни шагу не сделал.

– Начальник, сукой буду, не пойду.

– Его стошнит сразу, – хриплым голосом сообщила кутающаяся в свитер баба. – У него того… желудок нежный.

Газиев с Жуковым не выдержали, фыркнули; участковый посмотрел на бабу с угрозой.

– Я щас тебе дам – нежный… Прохоров, вперед!

– Да сукой буду, начальник…

– Будешь, это ты успеешь! Смотри иди, кому сказал!

– Давайте я гляну, – прохрипела баба, подошла ближе и без малейшей брезгливости наклонилась к трупу. Посмотрев пару секунд, она выпрямилась и повернулась к Газиеву, безошибочно определив в нем главного – гляди ж ты, все в штатском, а нюх на начальство, как у тренированной собаки на гексоген. – Это не наша, первый раз вижу.

– Внимательно смотри.

– А че смотреть? Вон на шее у нее цепка с крестиком, у наших не было такой.

– Где цепочка? – изумился Демьяненко и подошел ближе к трупу; присмотревшись, он пожал плечами. – Действительно… ну и зрение у тебя. Смотри, Алан, цепочка, и крестик интересный. Опять драгоценности не взял.

Газиев тоже подошел ближе, посмотрел. То, что он принял на вздувшейся шее за складки кожи, оказалось почерневшей, врезавшейся в распухшую плоть цепочкой; слева в шею впился резной крестик. Это уже было кое-что – имея на руках только обезображенный труп с гнилостными изменениями, опознание личности, а вместе с ним и установление круга возможных преступников, может затянуться на долгое время: проведение экспертизы по восстановлению прижизненного облика – процесс трудоемкий и не всегда заканчивающийся удачно. Нужно