Гедимин хмыкнул. «Кому ты это говоришь? Это же „макаки“…» Он повторил про себя имя лос-аламосского профессора — таких людей следовало помнить. «Конар не поехал,» — при этой мысли неприятно кольнуло под рёбрами. «А ведь ему было интересно… Видимо, не смог.»

«Ирренциевый реактор — сухой, холодный, мощный», — была озаглавлена статья, найденная по имени профессора Айялы. Тот, кто её писал, явно слышал что-то, относящееся к делу, и, как мог, понял и перевёл на «мартышечий», но выцедить из получившегося реальную информацию было крайне тяжело. «Воздушное охлаждение,» — Гедимин трижды перечитал статью и задумчиво сощурился. «Температура ниже сотни по Цельсию. Плановая загрузка — четыре тонны… Hasu! Они надеются с этим управиться? Предельная стабильность и безопасность… Ему так и сказали? Четыре тонны ирренция… Как они его стабилизировали? Состав топлива? Урановый кокон? Борная кислота? Saat has— sulesh… Где найти внятную статью⁈»

«Комиссия ведущих ядерных университетов на испытании новейшего реактора», — на фотографии были люди, пара сарматов, пятеро филков, но ни один твэл в кадр не попал, и Гедимин досадливо сощурился. Один сармат отдалённо напоминал Айзека, но по узкой полосе кожи вокруг глаз трудно было сказать наверняка, — всё остальное закрывал шлем с респиратором. Второй стоял полубоком; что-то знакомое в нём было, но Гедимин не брался назвать имя. «После шести лет среди „макак“ все сарматы кажутся знакомыми,» — еле слышно хмыкнул он, дочитывая статью. «Выводы делать всё ещё рано,» — говорил журналистам всё тот же Айяла, — «но это действительно прорыв в освоении ирренция. Полностью контролируемая, предельно стабилизированная ядерная установка… К сожалению, мне трудно объяснить вам, что это значит.»

Гедимин кивнул. «Контролируемая… стабилизированная…» — слова горели зелёным огнём перед глазами. «Где чертёж⁈»

Он глубоко вдохнул и прижал кулак к груди, унимая сердцебиение. «Тихо. Чертежа не будет. Секретность. Забыл, что ли? Читай дальше. Что там про АЭС? Четыре построено, одна в Ураниуме… Zaa hasu! Всё-таки построили. Без меня…»

Он сердито смигнул влагу, скопившуюся в уголках глаз, и снова взглянул на экран. Он случайно задел бегунок и промотал несколько заголовков; сейчас перед ним был один, обведённый траурной рамкой. «Профессора Калифорнийского университета прощаются с выдающимся коллегой. Физик-ядерщик Герберт Конар скоропостижно скончался десятого февраля…»

«Совсем недавно,» — машинально отметил про себя Гедимин. «Семь месяцев назад…»

Он попытался вдохнуть, но не смог — невидимые обручи до боли сдавили грудную клетку. Несколько секунд он хватал воздух ртом, прежде чем лёгкие немного расширились. Что-то захрустело в руке; сармат перевёл помутневший взгляд на смарт, разжал пальцы, и устройство упало на койку. На корпусе виднелись свежие трещины.

— Sa has— su… — еле слышно выдохнул Гедимин, прижимая ладонь к груди. Обручи крепко сдавили рёбра — впору было скрести их ногтями, но сармат уже знал, что это бесполезно. «Так и не встретились,» — пульсировала в мозгу единственная мысль. «Не успел…»

Запирающие механизмы лязгнули, дверная створка загудела, выползая из глубокого паза; тридцать секунд спустя в приоткрывшуюся дверь заглянул экзоскелетчик. Рядом с ним стоял человек в пехотной броне со сдвоенным бластером наперевес. Как сквозь туман, Гедимин увидел сопла, направленные ему в грудь.

— Смарт сюда! — рявкнул экзоскелетчик. — Живо!

Гедимин протянул руку к бесполезному устройству и увидел, как люди, попятившись, хватаются за оружие.

— Конар умер, — он сам с трудом расслышал свои слова — в пустых лёгких не было воздуха, говорить было нечем. — А я не успел…

Резкая боль в груди заставила его замолчать, и он рухнул на пол, корчась и прижимая трясущуюся руку к рёбрам. Что-то прогрохотало над ухом, потом лязгнула дверь. На кнопку нажали ещё раз, заставив сармата взвыть от боли; он уже не сдерживался — разряд, ударивший в сердце, взломал невидимые обручи на рёбрах, и в лёгкие пошёл воздух. «Пусть,» — вяло думал он, даже не пытаясь сообразить, за что ему так прилетело. «Так… даже… легче…»

Через полчаса мышцы перестали дёргаться, ещё через пятнадцать минут Гедимин смог подняться на ноги, хоть его и шатало, и кое-как перебрался на койку. Дышать стало легче, но глаза ещё слезились. «Хорошо, что никто не видит,» — думал сармат, уткнувшись лицом в подушку. «Значит, не успел. Ни к Конару, ни в лабораторию… Интересно всё-таки, что они сделали с реактором?»

Думать о реакторе было легче. Пару минут спустя Гедимин уже вяло прикидывал, как ирренций смогли стабилизировать. Данных отчаянно не хватало. Смарт, разумеется, унесли и навряд ли собирались вернуть… по крайней мере, сегодня. «Когда уйду мыться, запустят робота. Он найдёт „отвёртку“,» — сармат досадливо сощурился. «Если не найдёт, а смарт вернут, — попробую ещё раз. Надо узнать, что они сделали. Как это вообще возможно. Я не понимаю.»

…В тайнике под койкой было пусто. Смарт, как и следовало ожидать, не вернули. Гедимин сел на койку, потирая ушибленное плечо, — сегодня охранник вместо команд так и норовил заехать кулаком, куда придётся. «Вынуть бы тебя из экзоскелета,» — недобро сощурился Гедимин. Впрочем, злился он недолго — боль в плече хоть немного, но заглушала другую, под рёбрами…

«И даже письмо послать я ему не успел,» — сармат тяжело вздохнул. «Хотя — зачем ему мои письма? Атомщиком мне уже не бывать. Зачем профессору-ядерщику переписка с военным преступником? Даже к лучшему, что он последние годы прожил спокойно.»

Гедимин снова перебрал в мыслях все факты, что удалось выцедить из «мартышечьей» прессы. Науки там было очень немного, и ни на один вопрос, занимающий сармата, ответить эти статьи не могли. «Одно понятно — реактор построили,» — Гедимин досадливо сощурился на очередное всплывшее «без меня». «И „макаки“ сочли его безопасным и разрешили использовать. Теперь там четыре ирренциевых АЭС… и будет ещё семнадцать. Мать моя колба… Они что, передают сарматам вообще всю ядерную энергетику⁈»

Последняя мысль была настолько невероятной, что напрочь заглушила боль под рёбрами и заставила сармата ухмыльнуться. «Двадцать одна АЭС… Сколько их всего сейчас на Земле? Даже если две сотни, это уже десятая часть. Что-то там странное у них на Земле. Надо самому смотреть, иначе не поймёшь…»