Шрифт:
Закладка:
Мое задание представлять Германию на заседании Совета Лиги Наций в Лондоне было миссией довольно щекотливой, и поднялся я в самолет вместе с несколькими моими сотрудниками, испытывая довольно смешанные чувства. Ведь мы почти потеряли с Лигой Наций всякий контакт, не знали ничего определенного о позиции того или иного члена Совета, а также о настроении в Париже и Лондоне. Ходили слухи и о том, что между Англией и Францией уже ведутся военные переговоры.
Прибыв в Лондон, мы попали в явно недружественную атмосферу.
Поначалу нам даже не удалось ничего выяснить насчет процедуры предстоящего заседания. Все было окутано таинственной мглой. Тогдашний советник миссии, а позже посланник фон Шмиден, осуществлявший связь нашего министерства иностранных дел с Лигой Наций, ничего определенного о заседании Совета сообщить мне не смог. Однако поначалу стало известно одно: его решение будет объявлено прямо на утреннем заседании, сразу после моего выступления.
Это было бы равнозначно вынесению приговора без учета германской точки зрения. Поэтому я попытался связаться с председателем Совета австралийцем Брюсом, но мне это не удалось. Тогда я вечером отправился в Форин офис, чтобы разузнать там все поточнее и одновременно заявить: если Германия предстанет перед Советом, то он по меньшей мере обязан принять к сведению ее точку зрения, прежде чем выносить какое-либо решение. Но и в Форин офисе я сначала получил уклончивый ответ. Только на следующее утро председатель Совета, которого я посетил, сообщил мне о согласии с желаемой нами процедурой. Я должен выступить на утреннем заседании, а на вечернем будет оглашено решение Совета.
Когда я вошел в прекрасный исторический дворец Сент Джеймса, с которым связано столь много событий в истории Англии, большинство членов Совета уже собрались. Я знал только английского представителя Идена, француза Фландена и бельгийца ван Зееланда. Остальные были мне незнакомы. Стол заседаний в большом зале имел форму подковы; мое место находилось на его внешнем углу родом с румынским представителем Титулеску. Французы, англичане и русские заняли место посредине. Представление присутствующих предусмотрено не было. То, что я, несмотря на это, приветствовал Идена, Фландена и Зееланда, было расценено прессой как «символ разрядки».
После краткой вступительной речи председателя я подробно изложил германскую точку зрения относительно занятия нами Рейнской области. Я показал, что в результате франко-русского союза, который может быть направленным только против Германии, предпосылки, при которых был заключен Локарнский договор, исчезли, а потому и сам этот договор потерял силу. Ни от одной нации в мире нельзя ожидать, что она будет бездеятельно взирать на создание направленной против нее системы союзов такого масштаба. А поэтому нельзя и далее отказывать в этом Германии, требуя от нее оставлять часть своей страны, причем одну из важнейших, в беззащитном состоянии. Затем я разъяснил 25 пунктов германского плана мира, который, как мы надеемся, откроет совершенно новую эру отношений между державами, и под конец решительно заявил о готовности Германии вернуться в Лигу Наций.
После моего выступления должны были начаться дебаты. Я увидел, как советский представитель Литвинов, во время моей речи демонстративно скрывавший свое лицо за развернутым листом газеты, поднялся, желая мне возразить. Но Иден, который с самого начала стремился создать уравновешенную атмосферу, тут же подошел к господину Литвинову и горячо заговорил с ним. В результате Литвинов, вместо того чтобы ответить мне, снова прикрылся своей большой газетой — думаю, это была «Таймс». Некоторые другие члены Совета, в первую очередь бразильский представитель, решили все-таки выступить, и состоялось краткое обсуждение, затрагивавшее, однако, больше формальные вопросы, чем содержание моей речи. Затем неожиданно встал со своего места господин Титулеску и резко напал на один тезис предыдущего оратора; таким образом, дебаты пошли по второстепенному пути. Я поначалу держался весьма сдержанно и наблюдал за дальнейшим ходом событий не без удовлетворения, ибо моя речь не вызвала никаких возражений, которые потребовали бы какого-либо резкого германского ответа. Англия, Франция и Бельгия, т. е. наиболее заинтересованные страны, проявили полную сдержанность. Так время постепенно подошло к обеденному перерыву, и мне даже не потребовалось еще раз брать слово.
После короткого перерыва Совет собрался снова и без дальнейших формальностей огласил свое решение, в выработке которого мы участия не принимали. В нем Германия объявлялась виновной в нарушении Локарнского пакта. Это заявление было принято единогласно, причем, как я видел, итальянскому представителю было не совсем по себе. Воздержался от голосования лишь бразилец.
Разумеется, решение это было предопределено еще до того, как я прибыл в Лондон, и небольшое обсуждение на утреннем заседании служило просто очковтирательством. И все же наше решение изложить перед Советом Лиги Наций германскую позицию было наверняка правильным. Но, как известно, на конференциях никогда нельзя с точностью предвидеть, что именно произойдет, если аргументы и темпераменты побудят делегатов к выступлениям. У меня же самого никакого намерения спровоцировать дебаты от лица Германии не было. Наоборот, я считал, что мои слова, частично сформулированные фюрером, достаточно взвешены и германские аргументы настолько убедительны, что возразить что-либо против них можно, пожалуй, лишь с юридической, но отнюдь не с политической точки зрения.
Учитывая новую французскую политику союзов, фактически направленную только против рейха, положения Локарнского пакта стали слишком несправедливыми оковами для Германии. И это, несомненно, ощущали если не политические представители в Лиге Наций, то широкие массы их стран. Поэтому после обсуждения, на которое мы рассчитывали, я ограничился сравнительно кратким заявлением, что это осуждение Германии, если рассматривать его в свете более высоких соображений, не может быть понято и не выдержит справедливого приговора истории. На этом заседание Совета Лиги Наций по вопросу о занятии Рейнской области закончилось.
Гораздо большее опасение вызывало то, что тем временем в Лондоне начались совещания представителей генеральных штабов Франции и Англии. Поэтому сразу после заседания Совета Лиги Наций (еще в тот же день) я установил контакт со всеми друзьями, находившимися в сфере моей досягаемости. В эти послеполуденные часы отель «Карлтон» был подобен голубятне. Мне даже не пришлось извещать большую часть наших друзей, многие пришли сами по себе, а вместе с ними явились и некоторые люди с солидной репутацией и громкими именами, которых я раньше даже не знал. Я до глубокой ночи старался разъяснить им германскую точку зрения и пробудить у них понимание нашей позиции. И если в дальнейшем события протекали
