«Ваном» (имелся в виду Ванситтарт). Это вызвало у меня опасения, ибо от Ванситтарта я положительного решения не ждал. В конце концов Болдуин через своего друга мистера Т. Дж. Джэнса передал мне, что такая встреча «еще требует большой подготовки». Практически это означало отказ. Я слышал позже, что Болдуин высказался так: он, мол, не знает, «как говорить с диктаторами».

После многообещающего начала в виде соглашения о флотах отказ Болдуина разочаровывал. Когда я доложил об этом отказе Адольфу Гитлеру (он ожидал меня в саду Имперской канцелярии), его разочарование было, пожалуй, даже еще большим, чем мое. Он довольно долго молчал, а потом серьезно поглядел на меня. Наконец сказал: многие годы он вновь и вновь выступал за германо-английское взаимопонимание, решил вопрос о флотах в таком благоприятном для Англии духе, готов делать все вместе с нею, но, видимо, его позицию, имеющую столь важное значение для целых поколений, там не понимают.

Мне было ясно: важная возможность упущена. В ущерб Германии и Англии, более того, к невыгоде для Европы и всего мира благоприятный компромисс не достигнут и шанс его так и остался неиспользованным. Представится ли он вновь? Нет, этого не произошло!

Я был встревожен, ибо знал Адольфа Гитлера. Франция отказала ему в лице Даладье, а теперь, несмотря на все авансы, отказывает и Англия. Не толкнет ли это его на путь вражды и куда в конце концов этот путь приведет?

Разве внешнеполитические идеи фюрера не были вполне разумны? Адольф Гитлер хотел сильного рейха, внутри объединенного против большевизма, а вовне вооруженного на любой случай развертывания военной силы Востока. Он неоднократно говорил со мной об опасной идеологии коммунизма во главе с его решительным руководством, которое располагает людскими резервами и материальными ресурсами в трудно поддающемся оценке масштабе. Он хотел возвести в Центральной Европе бастион против коммунизма в виде сильной Германии. Он хотел пересмотреть такие установленные в Версале нелепые границы, как Данциг и коридор, и при этом эвентуальным возвращением сельскохозяйственных областей улучшить продовольственное положение Германии. Он желал найти решение по вопросам Австрии и Судет; приобрести Балканы как рынок сбыта и закупки пшеницы; установить дружбу с Италией; гарантировать целостность западных стран (в особенности достигнуть соглашения с Францией ценой отказа от Эльзас-Лотарингии); вступить в союз с Англией, прекратив военно-морское и военно-воздушное соперничество между нею и Германией.

Таковы были в общих чертах тогдашние основные внешнеполитические идеи Адольфа Гитлера. Хотя он и желал упомянутого выше возврата одной или двух колоний, но при определенных соответствующих торговых соглашениях решающим фактором это не являлось. Фюрер, вне всякого сомнения, достиг бы договоренности с Англией насчет соотношения сил на суше и в воздухе точно так же, как он уже сумел сделать это на море соглашением о флотах; он бы выдвинул долгосрочную программу территориальных изменений, а также эволюционного решения вопросов об Австрии и о Судетах.

Я убежден в том, что, если бы встреча с британским премьер-министром состоялась и английская сторона согласилась с основными идеями этой внешней политики, мы жили бы сейчас в условиях глубочайшего мира.

Россия здорово призадумалась бы, предаваться ли ей своему экспансионистскому «Drang nach Westen»[56]. Вероятно, Советы, учитывая бесперспективность таких затей, вообще воздержались бы от своих планов и подготовительных мер в военной и идеологической областях.

Почему же эти идеи Адольфа Гитлера не осуществились и из-за чего сорвался ход того развития, которое было начато германо-английским соглашением о флотах? Когда сегодня, в 1946 г., я пытаюсь ответить на этот вопрос на основании своего личного опыта и с определенной временной дистанции, я должен привести следующие причины, являющиеся, по моему разумению, решающими.

Прежде всего следует назвать тот факт, что на основе Версальского договора была построена та система, которая нашла свое Жжение в виде Лиги Наций и ее устава. Эта организация, венно говоря, должна была со временем стать инструментом разумного пересмотра ставших невыносимыми положений Версальского договора. Правда, такое ее предназначение маячило и перед мысленным взором Вильсона, но когда теория была призвана стать действительностью, США быстро отшатнулись от этого. Вместо того Лига Наций начала развиваться в противоположном направлении. Она стала инструментом закрепления, увековечения Версаля. Иными словами, она сделалась инструментом подавления побежденных в 1918 г. наций и тем самым причиной их дальнейшего упадка. Ревизия Версаля значилась только на бумаге, ибо не было ни института, ни доброй воли победителей, чтобы вопреки эгоизму отдельных государств на практике добиться изменения этого договора. Но народы не желали и впредь находиться под гнетом всяких статутов, они хотели жить. И если статуты эту жизнь обеспечить не смогли, тогда эти народы прибегали к своему праву перешагнуть через все уставы и параграфы.

Как и прежние германские правительства, третий рейх тоже оказался перед лицом того неоспоримого факта, что добиться пересмотра Версаля путем мирных переговоров с государствами Лиги Наций в конечном счете невозможно. Поэтому Германия покинула Женеву и вступила на путь непосредственных переговоров с великими державами, прежде всего с Англией и Францией. Соглашение о флотах явилось единственным, когда ревизия Версальского договора была достигнута путем дружественных переговоров по крайней мере с одной великой державой. К сожалению, это так и осталось исключением. Английская дипломатия своим тогдашним прорывом господствующей системы, несомненно, нажила себе большие трудности во взаимоотношениях с другими странами — участницами Версальского договора. В то время мне неоднократно приходилось слышать, что со стороны профессиональной английской дипломатии во главе с Ванситтартом на британский кабинет было оказано сильное давление с целью преградить путь любому развитию в направлении переговоров вне версальской системы.

Только так можно понять отказ Болдуина. Я и сегодня убежден в его доброй воле. Если бы при этом он следовал лишь инстинкту и меньше — советам Форин офиса!

Но почему английская дипломатия и вообще влиятельные круги, группировавшиеся вокруг таких людей, как Черчилль, Ванситтарт, Дафф Купер и многие другие, заняли такую отрицательную позицию в отношении Германии? Здесь лежит вторая причина провала крупного германо-английского соглашения тех лет. Ответ на этот вопрос одновременно дает и ответ на вопрос о причинах второй мировой войны вообще. Он гласит: угроза «балансу сил» в Европе!

Английский политический мир в ту пору раскололся на две части.

Одна, возглавлявшаяся важнейшими членами кабинета, к числу которых поначалу принадлежали мистер Болдуин, определенное число видных лиц из палаты лордов и палаты общин, влиятельные представители прессы, Сити и духовенства, была за взаимопонимание, за широкий союз с Германией.

Другая часть, возглавлявшаяся Ванситтартом и Форин офисом, была против всякого соглашения с Германией, за строгое соблюдение версальской