системы. Политики данной группы уже в самом существовании сильного германского рейха видели опасность для английского тезиса сохранения «баланса сил» в Европе. Поэтому они с самого начала считали необходимым противодействовать Гитлеру и Германии и не допускать никакого дальнейшего усиления рейха. Уже в 1935–1936 гг. эти круги все больше брали верх, по мере того как новая широкая политика группы британских политических деятелей, желавших осуществления английских интересов посредством совместных действий с Германией, теряла свои шансы на успех.

Третью причину неудачи в деле окончательного установления германо-английского взаимопонимания в 30-е годы я вижу в сильном влиянии тех кругов в Англии, которые с самого начала враждебно противостояли национал-социалистической идеологии. Это прежде всего масоны и евреи, а также определенные церковные и профсоюзные круги. Вопрос, в какой мере эти круги, к действиям которых косвенно добавлялось и влияние из США, сыграли определяющую роль в этом развитии, весьма спорен. Сам я думаю, что в сравнении с решающей ролью тех кругов, которые были настроены в духе соблюдения британских имперских интересов, они имели лишь второстепенное значение. Но как бы то ни было, в любом случае это служило теми главными факторами, которые противодействовали в Англии разумному подходу к решающему для всего европейского развития вопросу. Если бы тогда существовало такое британское правительство, которое вопреки всякому сопротивлению заявило о своем согласии на выдвижение для совместного осуществления программы ревизии Версаля и крупного политического соглашения, всего этого с Гитлером можно было достигнуть.

То, что в Англии не проявили такой решимости, было особенно достойно сожаления, учитывая характер фюрера. Он восхищался Англией и искал дружбы с ней, считал существование Британской империи важным и для Германии. Но, как он не раз говорил мне в последующие годы, «любовь — дело взаимное, а односторонняя ни к чему хорошему не приведет».

Уже в те годы я неоднократно просто-таки вступал в единоборство с Адольфом Гитлером за модификацию мировоззрения национал-социализма, особенно в еврейском вопросе, ибо она облегчила бы германо-английское взаимопонимание. К сожалению, вместо этого на свет появились нюрнбергские законы{13}.

Обстоятельства складывались так, что в любом случае Гитлер уже тогда постепенно оказывался в оппозиции к Англии. Все, что исходило от Англии, он с 1935–1936 гг. рассматривал с медленно, но неуклонно возрастающим недоверием.

К тому же Адольф Гитлер легко и сильно поддавался воздействию прессы. Часть английских газет уже в те годы не останавливалась перед нападками на Германию. К сожалению, ни тогда, ни позже, когда я уже был министром иностранных дел, несмотря на все мои упорные усилия, я не мог влиять на так называемый доклад фюреру материалов иностранной печати. Несомненно, было бы правильным, чтобы мое министерство представляло ему выдержки из прессы с соответствующими комментариями. Но этого не происходило. Материалы иностранной прессы ему непосредственно докладывал его шеф печати д-р Дитрих. Таким образом, фюрер зачастую получал только полные ненависти к Германии статьи, которые в общей массе публикаций существенного значения не имели и никак не отражали английское общественное мнение. Подобные статьи производили на весьма чувствительного к критике фюрера совершенно нежелательное впечатление, и мне порой требовалось немало времени, чтобы опровергнуть лживые или же сильно утрированные сообщения. В течение многих лет моей деятельности я, докладывая фюреру, постоянно чувствовал воздействие на него этих статей. Да и сами статьи английской прессы, несомненно, не способствовали успокоению бушующих волн.

Однако все это решающей роли не играло. Решающим было то, что именно Англия вечно шла наперекор Гитлеру, будь то неизбежный пересмотр статей Версальского договора или же осуществление прочих германских требований. Вплоть до самого начала войны в 1939 г., когда речь шла о Данциге и коридоре (т. е. о той проблеме, которую сама Англия называла пороховой бочкой Европы), именно британская сторона вновь и вновь оказывала величайшее сопротивление германской политике ревизии Версаля. Эта английская позиция психологически воздействовала на позицию фюрера весьма неблагоприятно. И все-таки Адольф Гитлер, который в принципиальных вопросах с невероятным трудом отходил от своей линии, до последнего перед началом войны дня проявлял волю к взаимопониманию и сделал все, чтобы избежать войны с Англией и все же прийти к широкому германо-английскому соглашению.

Я придерживался мнения (и это мнение я вопреки всем утверждениям британской пропаганды высказывал Адольфу Гитлеру), что Англия, не увидев другого пути для осуществления своего принципа равновесия сил, возьмется за оружие и будет героически сражаться, если только мы не сможем договориться с ней о силе нашего рейха. Еще в 1935–1936 гг. я испытывал такое чувство, что те английские круги, которые исповедовали старый тезис о равновесии сил, однажды возьмут верх над теми кругами, которые выступают за взаимопонимание[57].

Я знал, какое решающее влияние оказывает там профессиональная дипломатия, особенно принимая во внимание значительный интерес большинства англичан к внешнеполитическим вопросам. В Форин офисе твердо и непоколебимо присягнули на верность тезису сэра Эйра Кроу никогда не идти на пакты с Германией, а также принципу равновесия сил, согласно которому Англия никогда не должна вести свою политику вместе с сильнейшей европейской державой, а всегда — лишь против нее.

Точка зрения Адольфа Гитлера была такова: этот английский принцип устарел и уже не отвечает британским интересам даже теоретически. Причину, которую фюрер мне назвал, он видел в возможности развертывания Востоком крупных сил и в той угрозе большевизации Европы, Англии, а затем и всего мира, которая проявляется в наш век социальных переворотов. А потому Гитлер считал, что Англия гораздо скорее будет приветствовать более сильную, чем прежде, Германию и даже должна быть особенно заинтересована в ее существовании. Только объединенная национал-социализмом, невосприимчивая к коммунизму, сильная Германия может послужить для Европы, а тем самым и для Британской империи действительным бастионом против него. Старый английский тезис равновесия сил, как однажды в классической форме выразил это фюрер, в нынешних условиях никогда больше не пойдет на пользу Англии, а будет выгоден только России.

Британская империя как первый фактор военно-морской силы и стоящая на ее стороне благодаря германо-английскому союзу Германия в качестве первой европейской силы, предназначенной для отпора усиливающемуся агрессивному Востоку, — такова была картина будущего, представлявшаяся Адольфу Гитлеру. В ней он видел базис новой стабилизации сил во всем мире, а тем самым и мирного развития всех народов.

Вопреки этому наши противники в Лондоне Ванситтарт и Черчилль со всевозраставшим успехом отстаивали другой тезис: умеренно сильная Германия, с одной стороны, и Франция со своими восточноевропейскими союзниками — с другой, должны обеспечить Англии возможность в любой момент бросить по ее собственному усмотрению на чашу весов все свое влияние.

По этому