Шрифт:
Закладка:
На следующий день у меня состоялась продолжительная беседа с Иденом в Форин офисе. Да, конечно, для него ситуация была отнюдь не легкой. Речь шла о том, готова ли Германия (скорее символически, чем фактически) отвести свои войска назад, а также и о возможном создании нейтральной зоны на франко-бельгийской границе, об укреплениях и о численности находящихся в Рейнской области немецких войск. Все это были вопросы трудные, и Франция, вне всяких сомнений, сильно стремилась к тому, чтобы, поскольку не было предпринято ничего более серьезного (а на вооруженное вмешательство в Париже уже не решались), сделать нечто такое, что позволило бы ей сохранить лицо перед внешним миром. С другой стороны, Гитлер, как я констатировал при телефонном разговоре с ним из посольства, был полон решимости добиться неограниченного военного суверенитета во всех отношениях, а следовательно, и включая укрепления, противостоящие линии Мажино. Ситуация была — видит Бог — непростой!
К счастью, Иден не сделал мою задачу еще более трудной, чем она была и без того. Как в этой, так и в двух последующих беседах он проявил известное понимание германской точки зрения и вел себя гораздо дружелюбнее, чем я ожидал от него при таком положении вещей. И в этой деликатной ситуации я воспринимал его поведение, как говорят англичане, как вполне helpful[61]. Если же один или два раза коса все-таки находила на камень (ибо я был обязан отстаивать и «пробивать» бескомпромиссную позицию Адольфа Гитлера), то, по крайней мере дипломатически, делалось все, чтобы дальнейшее ужесточение германо-английских отношений не наступило.
Решающим образом этому содействовало английское общественное мнение. Несмотря на шок, вызванный германским актом у официальной Англии, man in the street[62] проявлял определенное понимание положения Германии и немецкой точки зрения. Многие англичане спонтанно говорили мне, что нельзя на длительный срок отказывать в праве на защиту своей страны ни малой, ни великой нации. Таким образом, даже и в эти дни общественное мнение Англии отнюдь не являлось недружественным по отношению к Германии. Например, лорд Ротермир (с которым во второй половине того дня у меня состоялась долгая беседа) был настроен весьма позитивно. «Таймс» и пресса Берри, с владельцами которых лордом Кэмроузом и лордом Кемсли я познакомился в те дни, а также некоторые провинциальные газеты тоже высказывались вполне разумно. В конечном счете я передал прессе несколько дополнительных заявлений о германском мирном плане.
Перед отъездом из Лондона я еще раз получил приглашение лорда Ванситтарта, которого посетил вместе с германским послом фон Хешем. Ванситтарт проживал в добротном старомодном загородном доме, изысканность которого редкостным образом гармонировала с утонченностью современной обстановки, полностью определявшейся вкусом его жены-американки. За столом о политике говорили мало. Я особенно приветствовал и принял это приглашение потому, что всегда считал моей важнейшей задачей находить путь к окончательному установлению дружбы с Англией, а также и потому, что сэр Роберт в вопросе англо-германского компромисса (в этом не было никаких сомнений), как и прежде, занимал одну из главных, если не самую главную ключевую позицию. На эту тему я долго разговаривал с послом Хешем на обратном пути. Он тоже подчеркивал большое значение Ванситтарта и характеризовал его как человека, настроенного в отношении Германии весьма скептически и кажущегося довольно непроницаемым; привлечь его на нашу сторону можно лишь с большим трудом; он также подтвердил и большое влияние лорда на других членов кабинета. Господин фон Хеш, несомненно хорошо знавший Лондон, отнюдь не всегда благожелательно относился ко мне. Возвращаясь домой после визита к Ванситтарту, мы впервые решили дружить и договорились вместе делать все, чтобы развивать германо-английские отношения. Условились и поддерживать в будущем тесный контакт друг с другом.
Вскоре я вылетел на доклад к Адольфу Гитлеру, который пребывал в тот момент в отеле «Дрееэен» около Годесберга. Там на следующий день мне сообщили, что господин фон Хеш скоропостижно скончался от паралича сердца. Я искренне сожалел о смерти этого способного посла.
В Годесберге я смог доложить, что, на мой взгляд, никаких дальнейших серьезных последствий занятия нами Рейнлацда ожидать не приходится и что теперь надо превратить германский план мира в реальность, а также прийти к новому сотрудничеству с другими государствами. На вопрос, сколь далеко продвинулись переговоры между генеральными штабами Франции и Англии, я точного ответа дать не мог.
Из Годесберга, куда приехала и моя жена, мы вместе с фюрером совершили роскошную поездку на пароходе вверх по Рейну до Бибериха. Весенняя погода была великолепна, а по берегам стояли люди, приветствовавшие нас. Весть о поездке фюрера по Рейну опережала наш пароход со скоростью ветра, чем дальше, тем народа становилось все больше. Здесь тоже стало видно, какой невероятной популярностью пользуется Адольф Гитлер. Люди повсюду бросали работу, только бы поглядеть на него и поприветствовать хотя бы издали. Виноградари махали нам рукой со своих виноградников, а на пристанях по мере нашего продвижения вверх по Рейну собирались сначала сотни, а потом и тысячи людей, встречавших фюрера с восторгом и ликованием. Когда мы проплывали мимо одного крупного промышленного предприятия, загудели заводские гудки и рабочие и работницы устремились к берегу. Я и сейчас слышу, как стоявший на капитанском мостике Адольф Гитлер, повернувшись ко мне, произносит: «Моя величайшая гордость, что я завоевал сердце немецкого рабочего». В Биберихе собралась такая толпа, что фюрер едва добрался до своей автомашины. Такие сцены мне доводилось переживать с ним еще достаточно часто.
Из Бибериха я со своими родителями поехал в Бланкенбург, где мы нанесли визит герцогу Брауншвейгскому и его супруге — дочери кайзера. Мой прадед, майор в отставке, проживал в одном из домов в герцогском парке и был в этом городе личностью известной. Герцогская чета, находившаяся в родстве с английским двором, в эти годы помогала мне (и я очень благодарен ей за это) в осуществлении моих стремлений и сделала многое для великой цели германо-английского взаимопонимания.
В начале лета 1936 г. я с семьей находился на лечении в Бад-Вильдунгене. Там я получил приглашение фюрера на Вагнеровский фестиваль в Байройте. Я никогда еще не бывал там и очень обрадовался возможности провести в этом городе несколько прекрасных дней.
К сожалению, пребывание в Байройте не ограничилось лишь наслаждением столь любимой мною музыкой Рихарда Вагнера. С каким удовольствием побыл бы я вместе
