Вокруг этого собственного предложения моего мужа с тех пор возникло несколько странных легенд. Когда Черчилль пишет в своих мемуарах: «Риббентроп сказал мне, что он охотно принял пост посла в Англии, хотя мог стать министром иностранных дел», я готова benefit of а doubt[67] оправдать его невольную ошибку тем, что он добросовестно перевел немецкое наименование «Staatssekretär»[68] как «Secretary of state»[69], т. е. так, как в Англии именуют министра иностранных дел. Но менее простительно, когда хорошие знатоки тогдашних условий после 1945 г. пишут, будто мой муж был разочарован назначением в Лондон. Так, являвшийся в свое время шеф-переводчиком министерства иностранных дел д-р П.О. Шмидт сообщает в своей книге «Статист на дипломатической сцене» («Statist auf diplomatischer Bühne») (на с. 332) даже такое: будто мой муж через несколько недель на приеме у нас в Далеме приветствовал гостей с «довольно кисло-сладкой улыбкой», ибо «в тот день он был назначен послом в Лондон, а хотел стать министром иностранных дел». Однако даже «статистам» следовало бы знать, что между назначением дипломата и официальным сообщением об этом назначении (оно было опубликовано в тот самый день) обычно проходит достаточно длительный период, необходимый для получения так называемого агремана.

Я со всей определенностью снова сказал тогда Адольфу Гитлеру: шансы на союз с Англией невелики; скорее надо рассчитывать на противоположный результат, но, несмотря на это, я еще раз попытаюсь сделать все возможное для достижения этой цели. Я достаточно хорошо знаю англичан, чтобы совершенно трезво и объективно сообщать ему о британском отношении к данному вопросу. В остальном же многое, естественно, зависит от дальнейшей германской политики. Я и тогда недвусмысленно высказал мнение, что Англия (во всяком случае как можно судить по имевшемуся до сих пор опыту) будет держаться за свой тезис о равновесии сил и противодействовать нам, если убоится, как бы Германия не стала сильной.

Таким образом, пребывание в Байройте оказалось гораздо больше посвящено политике, чем мне хотелось. Итак, я отправляюсь послом в Лондон! Хотя я и был настроен скептически, но поставленная передо мной задача действительно радовала меня: может быть, все-таки еще есть возможность достигнуть этой великой цели!

«Риббентроп, привезите мне союз с Англией!» — таковы были прощальные слова, которыми Гитлер напутствовал моего мужа, посылая его в 1936 г. послом в Лондон, чтобы еще раз прозондировать все возможности, которые смогли бы привести к взаимопониманию с Англией.

ЛОНДОН

Нам пришлось провести в Байройте еще один день, занимаясь всевозможными делами, в частности надо было разослать приглашения на прием в саду под открытым небом, который я хотел устроить у себя в Далеме в связи с начинающимися 1 августа в Берлине Олимпийскими играми. Из одного только Лондона я ожидал чуть ли не нашествия друзей. Дал согласие прибыть лорд Монселл, с которым мы заключали военно-морское соглашение. Пожелали присутствовать лорд Ротермир, лорд Бивербрук[70] и другие видные деятели английской прессы; были приглашены все мои друзья, ожидал я и личных гостей из Парижа, Италии, из всех европейских стран, а также из Америки. Спортивные соревнования служили весьма благоприятным поводом для установления контактов с влиятельными личностями из самых различных лагерей. К радости моей, приняли приглашение и сэр Роберт Ванситтарт с супругой.

Поскольку наш не слишком вместительный дом в Далеме для такого наплыва гостей оказался тесен, талантом Аннелиз небольшой сад был превращен в праздничный луг. Над газоном и теннисным кортом был натянут тент, и при вечернем освещении все это выглядело весьма эффектно: прекрасная трава, которой мы всегда гордились, усеянный кувшинками плавательный бассейн, великолепные рододендроны и празднично накрытые столы. Моя жена превзошла самое себя. Столь торжественно украшенным мы видели наш дом еще только один раз — в мае 1939 г., когда был заключен союз с Италией и мы давали прием в честь графа Чиано.

На приеме по случаю открытия Олимпийских игр на ужин в нашем доме собралось около 600 гостей. С немецкой стороны присутствовали в числе других Геринг и Гесс со своими женами. Почетными гостями наряду с иностранными были члены Олимпийского комитета и дипломатический корпус. Однако не обошлось и без небольшого недоразумения: в течение нескольких минут пришлось полностью изменить размещение за столом нескольких сотен гостей. Дело в том, что президент Олимпийского комитета граф Байе-Латур совершенно неожиданно появился не одни, а с супругой, между тем как наш протокольный отдел ошибочно посчитал, что графини в эти дни нет в Берлине. Тот, кто разбирается в протокольных вопросах на приемах, знает, что означает такое изменение в самый последний момент. После ужина публика танцевала на покрытом кокосовыми матами теннисном корте под звуки скрипки любимого ею венгерского скрипача Барнабаса фон Гежи.

До серьезных разговоров дело на таком вечере, конечно, не дошло, но зато было очень весело. Праздник продолжался до раннего утра. Среди наиболее поздно удалившихся гостей находились и сэр Роберт Ванситтарт с женой, они много танцевали и по виду были очень довольны. Было ли это добрым предзнаменованием? Не перестал ли сэр Роберт считать Берлин таким уж вызывающим отвращение городом? В тот вечер я был словно в розовых очках, во всяком случае хотел видеть все в розовом свете. К сожалению, все пошло по-другому.

Поскольку в первой половине этого дня было объявлено о моем назначении послом в Лондоне, это заранее придало вечеру определенное германо-английское звучание, и сэр Роберт особенно дружески поздравлял меня. Прощаясь, я пригласил его на завтрак a deux[71], а также сказал ему, что фюрер охотно познакомился бы с ним. Сэр Роберт принял приглашение с благодарностью. Мы расстались, когда уже настало утро.

На следующий день печально выглядел только наш старый садовник Бонхауз. Я до сих пор вижу, как он, качая головой, с огорчением обходит свой теперь, как он считает, безнадежно вытоптанный газон, за которым так заботливо ухаживал более десяти лет. Но добряк счел делом своей чести как можно скорее устранить последствия того вечера. Где теперь этот преданный человек? Он служил моей семье несколько десятилетий. Мысль о таких верных людях сегодня гнетет мое сердце сильнее, чем все другое.

Когда я встретился с Ванситтартом в отеле «Кайзерхоф» за ланчем, о котором мы с ним договорились заранее, мне пришлось нажать на все регистры моего искусства убеждать. Я старался как можно проникновеннее втолковать сэру Роберту, что личность фюрера,