Через одного дружественного посредника я обратился в Букингемский дворец с просьбой об аудиенции, но получил ответ: король отсутствует. Никакой возможности установить с ним контакт и услышать что-либо достоверное больше не имелось. Позже было сказано, что король находится в Белфоре. Он, несомненно, ставил собственные планы слишком высоко и переоценивал свою власть. Не думаю, чтобы Эдуард VIII с самого начала предполагал, что ему придется уйти. Для этого он был слишком самоуверенным сюзереном. Но когда затем в результате его своеволия против него выступили крупные силы политики и церкви, стали видны пределы британской королевской власти. И вскоре мы услышали по радио усталый голос покорившегося судьбе короля: Эдуард VIII возвестил британскому народу и всему миру о своем отречении от престола.

Удивительно было то, что одним из тех немногих англичан, кто выступал в поддержку Эдуарда VIII, был Черчилль. Мне до сих пор помнится его реплика, которую он (уже после отречения короля) бросил в моем присутствии во время ужина в узком кругу у лорда Кемсли «Никому никогда не удалось бы сместить Эдуарда VIII, если бы Ллойд Джордж не находился тогда за океаном. Я же один был слишком слаб».

С отречением Эдуарда VIII дело германо-английского сближения лишилось одного из шансов на успех. Что касается английской стороны, то здесь оно потеряло один из тех факторов, который в числе других послужил причиной для фюрера послать меня в Лондон. Позже я узнал подробности этой печальной королевской истории. Эдуард VIII, ставший герцогом Виндзорским, сказал мне в Берлине при посещении Гитлера, что миссис Симпсон делала все от нее зависящее, чтобы побудить его отказаться от этого брака.

Наряду с множеством визитов членам королевского двора и дипломатического корпуса, а также личным друзьям, которые мне надлежало нанести и которые длились много недель, началась и моя работа в Комитете по невмешательству в Гражданскую войну в Испании.

Этот комитет было бы правильнее назвать «комитетом по вмешательству», ибо вся деятельность его членов заключалась в том, как с большей или меньшей ловкостью оправдать или затушевать вмешательство своей страны в испанские дела{16}. Это была в высшей степени безотрадная работа, а для меня она являлась таковой вдвойне, поскольку Англия зачастую склонялась на сторону красных в Испании и мне постоянно приходилось выступать против этого. Возникавшие трения все больше и больше отодвигали на задний план мою основную работу по развитию германо-английских отношений и мешали ей. Мне часто хотелось послать к черту эту злополучную Гражданскую войну, из-за которой мне приходилось вступать в конфликты с английским правительством. Поскольку мы уже связали себя с Испанией, дело не могло обходиться без инцидентов. И они действительно происходили. Обстрел Альмерии после бомбардировки крейсера «Дойчланд», инцидент с торпедированным «Лейпцигом» и другие события гораздо больше отягощали германо-английские отношения, нежели шли на пользу Франко.

Не лучше становились и отношения с Францией, от имени которой мой коллега французский посол в Лондоне Корбэн по приказу французского правительства Народного фронта (правда, зачастую вопреки своему личному желанию) должен был выступать за красную Испанию. Настоящая же борьба шла против сильного вмешательства Советов и их представителя Майского[77]. Ее я вел по большей части в союзе со своим итальянским коллегой Дино Гранди[78]. Сотрудничать с этим фашистским коллегой было не всегда легко. Гранди, который в 1943 г. сыграл главную роль в отпадении Италии от Германии и предал Муссолини, по своей натуре был ярко выраженным интриганом. Опубликованные им во время войны статьи о нашей совместной деятельности в Лондоне и о якобы принадлежащих мне от начала до конца вымышленных высказываниях об Англии, при помощи которых он хотел стать любимцем британцев, были расценены как неправдоподобные даже самой английской прессой. Если эти строки когда-нибудь попадут на глаза Гранди, пусть он знает: я еще в Лондоне распознал его! Уничтожающую оценку его фальшивой сущности дал Муссолини.

Учитывая многие трудности, я был бесконечно рад, когда Франко — хотя и медленно — одержал верх и тем самым испанская проблема исчезла с поля дипломатической борьбы. Она давила на меня почти весь период моей деятельности в Лондоне в качестве посла.

* * *

В течение всей зимы 1936/37 г., вплоть до самой весны, продолжалась перестройка здания германского посольства в Лондоне. Его предполагалось торжественно открыть большим приемом по случаю коронации Георга VI, что и было сделано.

Еще при предшественнике моего мужа господине фон Хеше, незадолго до его смерти, дополнительно к территории посольства был приобретен соседний дом на Карлтон-хауз-террас. Месторасположение посольства на престижной Мэлл-стрит, между Букингемским дворцом и Адмиралтейством, едва ли могло быть более благоприятным Гитлер лично распорядился провести внутреннее переоборудование. Планы были разработаны Шпеером, которому удалось найти красивое и широко задуманное решение. Мебель была изготовлена по эскизам умершего профессора Трооста. При этом само собой разумелось, что из соображений экономии валюты в связи с начавшимся тогда осуществлением четырехлетнего плана все основные предметы обстановки и оборудования ввозились из Германии. Даже рабочие-специалисты прибывали оттуда. Поэтому мой муж был немало удивлен, когда однажды в период перестройки здания посольства ему позвонил Геринг и попросил не вскрывать, а сразу же сжечь посланное им, Герингом, с курьером письмо, в котором содержались серьезные упреки насчет якобы непомерного расходования валюты на нее. Тем временем Геринг, оказывается, узнал, что, наоборот, все желаемые меры по экономии валюты приняты и все заказы размещены в Германии. Фантастические россказни о перестройке лондонского посольства вновь ожили после 1945 г., но правдивее они от этого не стали.

На наше первое торжество прибыло 1400 гостей. Мне бы хотелось, чтобы их было вполовину меньше, но к тому времени у нас возникло столько обязательств, что более скромным числом приглашенных обойтись не удалось. О таких грандиозных мероприятиях каждый волен думать что ему угодно. Я их не любил. Однако в Лондоне подобная party[79] может иметь успех только в том случае, когда между гостями не протиснуться. Если придерживаться такого взгляда, то прием в германском посольстве на второй день торжеств по случаю коронации Георга VI означал, вне всякого сомнения, полный успех, ибо в обоих зданиях на Карлтон-хауз-террас, как говорится, яблоку негде было упасть. В качестве почетного гостя с английской стороны пожаловал позже пострадавший на войне брат короля герцог Кентский с супругой, красавицей гречанкой; затем присутствовали делегации различных стран вместе с дипломатическим корпусом, а также знакомые или дружественные нам представители английского