легче. Дорога выровнялась, рытвин и углублений не было. Через десяток шагов я услышал тихий разговор и беседу. Тихо бряцнула рука о струны гитары, и голос с хрипотцой стал заунывно что-то мурлыкать себе под нос. Мы приближались к позиции Бам. Это был своего рода узел связи. Когда дальние позиции пытались выйти на связь с командным центром, они передавали свое сообщение Баму, а тот в свою очередь выходил на связь с Дубаем. Связь была двусторонняя. Бам располагался в самом начале посадки, в глубине; это был своего рода форпост с окопами, блиндажами и наблюдательными точками.

Один из часовых, видя наше приближение, крикнул:

— Соледар!

— Донецк! — ответил Алан. — Свои!

— Слышь, не то Док пожаловал? — бренчание гитары прекратилось.

Шепот поутих. Свет луны, подобно яркому прожектору, осветил нам последние метры до укрытия. Мы шагнули вглубь посадки.

— Алан, брат, ты ли это?

Теплая атмосфера дружбы и соратничества мгновенно повисла в воздухе. Я присмотрелся. Под покрывалом ночи сложно было рассмотреть тех, кто был на позиции. Периодически вспыхивал огонек карманного фонарика, озаряя смеющиеся бородатые лица. По говору и речевым оборотам было понятно, что здесь собралась настоящая всенародная многонациональная солянка.

— Здесь я, братья, — Алан спустился по земляным ступеням внутрь окопа.

Он прошелся по кругу, пожимая протянутые ему руки. Я стоял на входе. Алан отложил автомат. Приняв протянутую ему кружку с кофе, он отпил и, после указав пальцем на меня, сказал:

— Новый врач, начмед второго бата, позывной Рузай, хирург, — я поздоровался.

Ребята предложили присесть на край термоодеяла, расстеленного на земле.

— Чаю? — на земле появилась нехитрая конструкция, в центре которой белая круглая «таблетка» запылала синеватым пламенем. Белая кружка с обожженными до черноты боками приятно потрескивала. Атмосфера в кругу позиции была самая что ни на есть располагающая.

Алан попросил гитару.

— Док, что сбацаешь?

Ребята ухмыльнулись. Док после нескольких минут настройки тональности тихим и мелодичным голосом запел о бригаде «Невский». На словах «Мы, бригады „Невского“ сыны», солдаты стали тихонько подпевать. Док пел о долге. О долге перед Родиной, долге перед родителями, о долге в воспитании здоровых в физическом и патриотическом плане детей.

Алан закончил и отложил гитару в сторону.

— Барс, как обстановка?

Барс был крепким малым. Он сидел на пустом ящике из-под бк. Закинув ногу на ногу, он внимательно слушал.

— Бьют, поганцы, сегодня уже раз пять рядом, метрах в десяти. Говорят, по Гочиной полке сильно прилетело, но, слава Богу, без раненых. Полка Морока воюет как обычно. Хохлы на том направлении пробуют пройти, но наши ребята крепко стоят.

— А ферма?

— По ферме тоже прилеты были. Багратион передавал. Одного рикошетом задело. Но там вроде как ссадина. Перевязали сами.

Док кивнул.

— Ротация через пару дней начинается, скоро на отдых пойдем.

— Побыстрее бы, — ответил Барс.

— Мы с Рузаем сейчас на Гочу пойдем, там переночуем. Покажу ему госпиталь, — Док улыбнулся. — Слышь, Рузай, всем батальоном трудились.

Я кивнул. Путь до Гочиной полки был близким, метров пятьдесят от нас. Перебежка сквозь высокие кусты, через поле, и вот мы на следующей позиции. В темени было сложно разобраться. Я достал карманный фонарик.

Док предупредил:

— Светить осторожно, по несколько секунд. Включил, осмотрелся, выключил. Включил, осмотрелся, выключил.

Приноровиться было сложно, тем более, когда ты на этой местности впервые. Система окопов полностью испещряла Гочину полку на всем протяжении посадки. Одно неверное движение в темноте, и ты падаешь с высоты собственного роста в траншею. Поэтому шел я аккуратно, практически крадучись, метр за метром. Док остановился.

— Мы пришли.

Он включил фонарь. Луч света обозначил ступени, вырытые в земле. Они спускались вниз. Тихо и осторожно я отправился вслед за Аланом. Госпиталь был не чем иным как вырытым в земле помещением, обитым внутри черным целлофаном. По обе стенки стояли импровизированные столы, поверх которых были раскинуты спальники.

— Здесь у нас мини-лазарет, — Алан положил фонарь на ящик, который находился между столов.

— А здесь? — я указал на ящик.

— Здесь все, что необходимо для работы доктора. Перевязки, системы, растворы.

— Работал уже здесь?

— Пришлось пару раз. Где-то неделю назад группа караванщиков попала под обстрел. Ну, знаешь, заварушка была. Крыли их всем, чем только можно. Начиная с восьмидесяток и кончая стодвадцатыми. Там дальше, в низине, ближе к полке Морока. Эвакуационная команда сработала хорошо. Эвакуировали их быстро. Трое легких и двое тяжелых было.

— А что за ранение?

— Ну, у одного полный отрыв правой нижней конечности, знаешь, на мягких тканях болталась. Крови много потерял. Нестабильный был. А второй — осколки в легком, пневмоторакс. Пришлось повозиться.

— Дренировал? — спросил я.

— Да, пришлось трубку ставить, не довезли бы. — Алан обвел глазами помещение. — Вот здесь, прям на этих столах.

— Ты молодец, Док. Сложно, такие ранения, в таких условиях.

Как хирург, я представил ситуацию, в которой оказался Алан: раненый, с размозженной конечностью, зажгутованный, с большой потерей крови, признаками шока, нестабильный, второй с признаками дыхательной недостаточности, цианотичный, судорожно хватающий воздух ртом. Минуты, и ты должен принять правильное решение, экстренное, забыв рамки и нормы теоретической и гражданской медицины. Ты должен взять ситуацию в свои руки. Быть жестким, с полностью отключенным холодным рассудком. И ты должен выйти победителем в этой ситуации. Должен сработать как профи, невзирая на полную антисанитарию, дефицит света, усталость и еще много-много чего. Я посмотрел на Алана. Это врач-травматолог из солнечного и светлого, кипящего жизнью Краснодара. Города с тысячами улочек, авторских булочных, кафе, увеселительных заведений. Из больницы, где полы отливают небесно-белым цветом, где каждый предмет, инструмент пропитан дезинфицирующим раствором, где соблюдены нормы и правила асептики и антисептики, где каждый сложный, кричащий случай с пациентом требует коллегиальности, дополнительных методов лечения и обследования. На другом конце параллели — лазарет, вырытый в земле, на передовых позициях, и там, где ты один. Есть только раненые и твоя воля, самообладание и умение.

Устроившись на ночлег и закутавшись в спальный мешок, я еще долго не спал, слушая мерное посапывание Дока на соседнем столе. По земляным стенам, закрытым целлофаном, бегали мыши, издавая неприятный, шаркающий звук. Временами они пищали, словно выражая свое негодование внезапным нашим присутствием.

В течение следующего дня мы с Аланом обошли все основные позиции, где должна была пройти ротация: полка Морока, Ферма, Тортуга. Мы спускались в окопы и шли пешком, отмечая точки предполагаемых эвакуации, гнезд с ранеными и где, по мнению Дока, мог расположиться на случай атаки врач. Это был бесценный опыт и, что самое важное, за эти пару дней я понял, как все устроено на передовых позициях. Морально