«Раньше мы добирались до нужного места пешком, хотя, возможно, Вы этого и не помните. Но мы-то помним. Мы ходили в школу, ходили на работу, ходили в церковь, ходили в гости к родственникам и друзьям. И что же мы делали, пока шли? Мы разговаривали друг с другом. Мы шутили, смеялись, болтали о событиях дня. Иногда мы садились в запряженную лошадью повозку — нет, я серьезно, вот такой я старый. И чем же мы занимались в этом случае? Мы тоже разговаривали. Даже играли в словесные игры. Однако на повозке мы добирались до места быстрее. А это означало меньше времени на общение. Затем мы стали пользоваться поездами, и время в пути еще сократилось. Затем пересели на совсем быстрые машины. А потом появились самолеты, самые быстрые из всех, и такими и будут, пока не придумают что-нибудь поновее и побыстрее.

И, таким образом, мы стали общаться все меньше и меньше, разговоры наши стали гораздо короче. Сейчас мы вообще не говорим друг с другом. Мы не видим в этом смысла. Теперь все путешествие свелось к скорости передвижения: нам нужно попасть на место как можно быстрее. Эффективность — вот враг общения».

У Джина был такой голос, который можно было слушать весь день.

— Итак, — спросил я, — вы выбираете поезд, чтобы…

— Чтобы замедлить время, — ответил он с улыбкой. — Конечно, я не могу везде ходить пешком, я не такой бунтарь. Кроме того, эти старые ноги служат уже не очень хорошо. Однако я могу сесть на поезд. Я могу сказать всему миру, что я выбираю медленный способ передвижения, я хочу тратить больше времени на поездку из пункта А в пункт Б, и пока я делаю это, пока я отвергаю быстрые пути, я собираюсь тратить свое время на то, чтобы встречаться с разным народом, который также готов проболтать лишний часок, другой.

Я хранил молчание, думая, сколько раз на самом деле я разговаривал с кем-нибудь на борту самолета. Получалось не слишком много. Если иногда кто-то пытался со мной заговорить, я коротко отвечал и утыкался носом в книжку, которую даже и не читал толком. Просиживая долгие часы в железной трубе, где было полно других человеческих существ, я так и не встретился там ни с одним. Я покидал борт самолета, и история моей жизни оставалась столь же короткой, каковой была до полета.

Да, Джин был прав. И все мы были живыми примерами его философии. Теперь же я сидел рядом с мудрым пожилым человеком, готовым поделиться со мной тем жизненным уроком, который, похоже, я полностью пропустил.

— Вы должны задать себе вопрос, — сказал он, глядя в окно. — Зачем тратить так много времени, стараясь попасть куда-то, если вам даже не нравится находиться в пути?

Я улыбнулся. Он поймал меня.

— Например, — продолжил он, — я ведь даже не спросил вас, куда вы направляетесь, ведь так?

— О, я направляюсь…

— Да нет, не говорите мне! — сказал он, усмехаясь — Вот где начинаются проблемы. Мы говорим только о том, куда мы едем, куда держим путь, и что будем делать, когда доберемся до места. Все, что находится между А и Б, все километры и все часы становятся досадным препятствием, через которое нужно перешагнуть. Я же, наоборот, полагаю, что препятствием является пункт назначения, поскольку он отнимает слишком много нашего внимания и мы не позволяем себе думать о том, что происходит на нашем пути здесь и сейчас.

— Он вам уже все уши прожужжал, да? — пожилая дама уселась рядом с Джином. Ее брюки были безукоризненно выглажены, жемчужные украшения мерцали благородным светом. — Я Люси, жена Джина. Не волнуйтесь, я уже слышала все его речи.

— Ваш муж — мудрый человек, — сказал я. И это было абсолютной правдой.

— О, все свои самые лучшие идеи я просто стащил у нее, — ответил Джин, целуя Люси в щеку.

— Как давно вы женаты? — спросил я, поскольку заметил, что их обручальные кольца выглядели превосходными образцами старого стиля.

— В следующем апреле будет 52 года, — ответил Джин.

— Поздравляю вас, это действительно достижение.

— Да, конечно, однако Джин не любит называть наш брак достижением. Он говорит, что это звучит как-то…

— Как что-то законченное, — продолжил Джин мысль жены, — как будто мы сделали это, и теперь все, конец! Что вовсе не так! — сказал он, подняв палец к небу. — Наш брак еще продолжается!

Джин и Люси, как я узнал позже, направлялись в Индианаполис. Чем дольше мы разговаривали, тем в больший восторг приводила меня эта парочка простых и мудрых людей, проведших вместе более полувека. Они были приятны в общении и эрудированы, беседа с ними была увлекательной. Похоже, они также находили меня человеком, достойным доверия. После первых минут разговора Джин предложил позвонить в Чарлстон, своим друзьям которые могли бы позволить мне у них остановиться. Возможно, на эту ночь у меня уже была крыша над головой — и мне даже не пришлось об этом просить.

К тому времени, как мы достигли Аппалачских гор, медленно преодолевая крутые извилины пути и проезжая по долинам, Джин окончательно стал для меня героем. Этот человек был умен, тут не было никаких вопросов, однако, кроме того, его можно было назвать настоящим источником исторических сведений. Он был непосредственным свидетелем двух поворотных событий, одних из самых важных моментов XX века: в качестве офицера военно-морского флота он принимал участие в морской блокаде Кубы в 1962 году, то есть успел побывать в самом центре драматического пика холодной войны. Будучи инженером НАСА, он работал над проектом «Апполон», они обеспечили возможность высадки Нейла Армстронга и его товарищей-астронавтов на Луну, и после этого продолжали работать над отправкой других людей в космические дали. Джин не мог не заметить, с каким мальчишеским восторгом я слушаю его истории.

— Дайте угадаю: в детстве вы мечтали стать астронавтом.

Я отрицательно покачал головой.

— Даже в том возрасте я понимал, что для меня это невозможно. Я просто хотел наблюдать за их успехами. Я до сих пор думаю о них. Каждый раз, когда я переживаю не лучшие дни, я вспоминаю, как Нейл Армстронг высадился на Луне! Люди достигли Луны! Я имею в виду, что это совершенно немыслимо! Всего несколько десятилетий до этого люди только учились летать! В любом случае, и я так думаю, если Нейл Армстронг смог сделать свои шаги по Луне, значит, возможно все. Именно все.

— Леон, дорогой мой, ты понял главное. Это именно то, что должна означать для всех нас