О том, куда двигаться, где залечь, в какой щели спрятаться, Сметанин пока не думал, перед ним стояла в эти минуты другая цель: оторваться, исчезнуть, раствориться, поменять кожу, перейти в состояние совершенно иное, чем то, котором он находился. Ведь всякая жизнь – это состояние и всякое существо, способное ощущать боль, радость, печаль, чувствующее опасность и смерть, находится в своем, определенном высшими силами, предназначенном только ему состоянии, а Сметанину очень хотелось поменять одно состояние на другое. Впрочем, хотелось – не то слово, это надо было сделать обязательно.

Еще через два квартала они поймали такси, на нем доехали до рынка, – Сметанин поступил правильно, назвав адрес рынка, и водитель кивнул – адрес, мол, усвоил, – да и вряд ли милиция будет сейчас искать их с Раисой на рынке, попробует засечь где-нибудь на вокзале, в аэропорту, на автобусной станции, но не на рынке. Отъедут они оттуда в район на неведомой расхлябанной колхозной трехтонке, распродавшей в городе редиску и огурцы, по пути сойдут в большом селе, сделают пересадку, нырнут в сторону, зигзагом и вскоре затеряются, словно иголка в стоге сена, и ищи их, свищи… Потом, переждав малость, выйдут к железной дороге и отправятся в Москву либо во Владивосток.

Впрочем, в Москву – вряд ли, милиции известен его адрес, поэтому остаются Чита, Хабаровск, Владивосток, благодатная уссурийская тайга с ее тиграми, медведями, маралами и женьшенем – они найдут место, где можно будет надежно скрыться, в этом Сметанин не сомневался.

На базаре было еще полно машин. Дело шло к закрытию, народа оставалось немного, да и тот уже спешил до дома, колхозные грузовики тоже собирались отбывать. Сметанин рассчитался с таксистом, положил ему сверху рубль на чай, и водитель был ему благодарен – тогда в ходу были такие цены, – спросил:

– Может, вы подождете нас немного? Мы с женой купим молодой картошки, травы-муравы всякой, огурчиков, может быть, свежего мяса для праздничного стола – у меня завтра день рождения, – улыбнувшись виновато, пояснил Сметанин, – и вы отвезете нас назад?

Он не говорил бы этого таксисту, если бы не заметил, что таксист, пока ехали, трижды приподнимал рукав пиджака и смотрел на наручные часы. Раз смотрит – значит, торопится.

– Нет-нет, к сожалению, нет, – таксист приподнял форменную фуражку за козырек и вытер лоб, – меня ждут в таксопарке. Мое время кончилось! – увидев сожалеющие глаза клиента, пояснил: – Сегодня пятница – всесоюзный день шофера.

– Ах да, – понимающе улыбнулся Сметанин, – всесоюзный, значит. – Он звонко щелкнул себя по кадыку и снова улыбнулся, повторил многозначительно: – Всесоюзный…

– Совершенно верно, – подтвердил таксист и с места врубил вторую скорость.

Сметанин с облегчением проводил его взглядом, скомандовал Раисе:

– За мной! – быстрыми шагами рванулся к грузовикам. Цвет лица у него был зеленый, больной – наглотался газа, не дай бог, будет кашлять сгустками крови или еще хуже – собственными легкими, кусками, Раиса слышала, что такое бывает; Сметанин словно бы почувствовав, о чем она думает, с надрывом закашлялся, стер с глаз слезы: – Тьфу, коклюш проклятый!

У первого грузовика он не стал задерживаться, на скорости пролетел мимо – не понравилось хищное рябое лицо водителя, у второго тоже не остановился – водитель имел морду разбойника с большой дороги, цеп с гирей ему подходил гораздо больше, чем баранка старой, дышащей на ладан полуторки, хозяин третьей имел лисье личико и бегающий взгляд, этот паренек был мастером мелкого обмана – Сметанин верил лицам и когда приходил на рынок, то первым делом смотрел не на товар, а на лица продавцов, – остановился он лишь у шестого грузовика.

Водитель – щуплый узкогрудый парень в блатной кепчонке-восьмиклинке пинал сапогом левый передний скат.

– Что, колесо спустило? – полюбопытствовал Сметанин.

– Вроде бы нет, – неуверенно ответил тот.

– Тогда чего сомневаешься?

– Да вчера ни с того ни с сего спустило. Проверил – пробоев вроде бы не обнаружил, гвоздей из камеры не вынимал… Накачал – держит. Но ведь она, гадина, через двадцать минут может спустить. Может?

– Наверное, – не стал возражать Сметанин, – по теории вероятности.

– А с чего, собственно?

– Нечистая сила не может подсуетиться?

– Вряд ли, – убежденно произнес парень и потянул восьмиклинку за козырек вниз, напяливая ее на нос, округлил один глаз, разглядывая Сметанина. – И чего это я с тобою разболтался?

– А я чего с тобою разболтался?

– Наверное, подъехать хочешь?

– Точно!

– Я направляюсь в Шкилевку. Нам по пути?

Сметанин, который хорошо знал карту области – это профессиональная обязанность каждого пилота, – вспомнил, что перед Шкилевкой есть деревня Нижний Лотошок и обрадованно воскликнул:

– В самый раз! Нам нужно в Нижний Лотошок.

– Это по пути, – неожиданно важным тоном произнес парень и приподнял восьмиклинку, открывая длинный крапчатый нос и бледный низенький лоб, – граница загара проходила чуть выше бровей, по первой морщине; то, что было ниже морщины, имело густой коричневый загар. У этого парня было лицо честного паяца. – Залезай в кабину, – пригласил он.

– Есть, командир! – Сметанин приложил к виску ладонь.

– Кто же к пустой голове руку прикладывает? – парень сплюнул на землю. Привычно надвинув на нос кепчонку, легко вспрыгнул на подножку машины. – Занимай место в танковых рядах, пехота! – Он выразительно похлопал по глянцевому, хорошо отполированному задами пассажиров сиденью.

– И верно, я – пехота. – Сметанин не заставил себя ждать, взобрался на подножку, потянул за собой Раису. – Век в танке не ездил.

– А пробки из-под шампанского есть? – полюбопытствовал водитель. – Для себя и для мадам.

– Зачем это?

– Ноздри заткнуть. Сейчас пыли будет столько – век не прочихаешься!

– Переживем, – с беспечным видом махнул рукой Сметанин.

– Ну как знаешь! – Парень поглядел на него с интересом, перевел взгляд на Раису, потускнел – такие женщины были ему и не по силам, и не по карману, – и включил зажигание.

Пока ехали по асфальту, было ничего, мотор пел песню ровную, убаюкивающую, назад убегали веселые, насквозь пронизанные прозрачным вечерним светом перелески, островерхие старые ели, сухолом, которого становится все больше и больше