Удар был такой, что показалось – косяк развалится, но косяк не развалился, выдержал, только в пазах зашуршала осыпающаяся замазка, да заскрипело дерево, больше ничего не было. Сметанин тяжело вздохнул.

Потянулось время – долгое, тоскливое, пустое, которое нечем было заполнить.

«Когда-то в детстве мы гадали, что такое теория относительности по Альберту Эйнштейну, и соревновались, кто умнее, занимательнее выскажется на этот счет. Если проводишь время с достойной красоткой и получаешь от этого удовольствие, то один час легко превращается в одну минуту, даже в полминуты, время несется с космической скоростью, а вот когда недруги захватят тебя в собственном доме, нальют в рот воды, перешнуруют горло и посадят на газовую горелку, чтобы вскипятить чай, – тогда минута покажется часом… Так что все относительно, Эйнштейн прав. И одиночество тоже величина относительная. Мое одиночество – ничто в сравнении с одиночеством узника замка Ив, продлится оно лишь до вечера. Впрочем, завтра начнется новое одиночество и вечером с приходом Раисы опять закончится… Вместе с документами надо бы добыть и оружие. Только вряд ли Раиса сумеет это сделать».

Он достал из стола газовый баллончик – безобидный металлический стакан, похожий на капсулу от «алкозельцера» – знаменитого противопохмельного лекарства, с дырчатой кнопкой наверху, прикрытой пластмассовой рогулькой прищепки, чтобы баллончик можно было зацепить за край внутреннего кармана пиджака, как авторучку. На корпусе газовой игрушки был изображен удирающий бандюга с квадратным лицом. «Ну-ну, – усмехнулся Сметанин, – в хорошем же виде преподносят нашего брата!»

Повертел баллончик, палец положил на кнопку и наставил в зеркало на самого себя: интересно все-таки, что это за оружие, неужели может сбить с ног здорового битюга?

В девятнадцать ноль-ноль в двери раздался звонок, Сметанин глянул на часы и подивился исключительной точности, редкой для женщины – ай да Раиса! Видать, соскучилась по нему, раз явилась с солдатской точностью.

Раиса была бледная, с зареванными глазами.

– Ты чего? Кто обидел?

А та в ответ ничего сказать не может, зуб на зуб не попадает. Сметанин метнулся в кухню, налил в стакан воды из-под крана, дал Раисе сделать несколько глотков.

– Уходить из города надо, – наконец проговорила она. – Немедленно!

– Почему? – Игорь тоже побледнел, в висках забилась медь, звон ее ничего хорошего не предвещал. – Объясни толком.

– На работу ко мне приходила милиция. Вроде бы этот самый… ну, тот, который тобой интересовался, милиционер из деревни, с татарской фамилией, на след напал…

– Чего он хотел?

– Ничего особого. Спрашивал, когда я вернусь из отпуска, где живу и не летала ли в Ивантеевку?

– Домой к себе не заходила?

– Побоялась.

– Молодец! Думаю, ничего страшного нет. Главное, сегодня же отбить на работу телеграмму, сообщить, что у тебя заболела бабушка или кто-нибудь еще… Зять, прадедушка, арап Петра Великого, генералиссимус Суворов – кто угодно, словом, и ты просишь отпуск без сохранения содержания на неопределенный срок. Обойдутся в магазине и без тебя!

– Главное, по-моему, собрать деньги, вещи, немного еды.

– Это тоже важно. Кто тебе про меня сказал?

– Заведующая. Перед самым концом работы. «Не мое, конечно, – говорит, – это дело, и права сообщать тебе что-либо не имею, но тобой, – говорит, – интересовалась милиция. И не абы как, а очень придирчиво. Намотай, – говорит, – Горностаева, это себе на ус». А откуда у меня, Игорек, усы, а? – Раиса всхлипнула.

– Ну, полно, полно! Не думаю, чтобы мусора были проворными и выследили тебя. Но береженого Бог бережет. Собирай вещи!

Они успели почти все собрать, когда в дверь снова раздался звонок. «Они, – с холодной ясностью понял Сметанин, – выследили-таки Раису. Наружка у мусоров работает не хуже, чем столовая в райцентре!»

– Кто это? – едва шевеля белыми омертвевшими губами, с просила Раиса.

– Думаю – они.

– Может, хозяйка за чем-нибудь заявилась?

Светлый промельк надежды нарисовался в глазах Сметанина и тут же погас, он отрицательно покачал головой.

– Что делать, что делать? – давясь словами, собственным дыханием, внутренней болью, заторопилась Раиса. – Что делать? Придумай чего-нибудь!

Сметанин кинулся к окну. Высоко, пятый этаж, не спрыгнуть. Как минимум – перелом ноги. Хоть бы дерево какое-нибудь росло рядом, можно было бы перебраться на ствол… Он зажал зубами стон, гулко сглотнул.

Звонок повторился. Сметанин стер пальцами пот, обильно выступивший на лбу, почувствовал, что он взмок весь сам, целиком, под мышками щипало, рубашка противно прилипла к лопаткам, ноги сделались чужими, дрожали. Он втянул сквозь зубы воздух в себя, побольше воздуха, словно бы хотел наполниться им целиком, снова махнул пальцами по лицу, сбивая на пол крупные градины пота.

Неожиданно, будто бы глянув на себя со стороны, обнаружил, что пот его пахнет чем-то нехорошим, смесью йода, мочи, соли, еще чего-то… «Откуда все это?» – тоскливо сжался он, но в следующее мгновение сумел взять себя в руки, поспокойнел, закусил зубами влажную нижнюю губу.

– Все, будем уходить, – ровно, бесцветным голосом произнес он.

– Как? – Губы у Раисы по-прежнему были белыми.

– Сейчас увидишь. Скажи в дверь, что сейчас откроешь. Только что вылезла из ванны… Оденешься и откроешь.

Раиса промямлила в дверь что-то невнятное, Сметанин, стоявший рядом, ничего не разобрал из ее слов. Спросил беззвучно:

– Сумка готова? Давай сюда! – Сметанин протянул руку, подхватил сумку под лямку, перекинул через голову ремень, чтобы в сумятице, при рывке, не выбило из рук, баллончик с газом наставил на дверь. – Открывай! – скомандовал он Раисе.

– Не могу, – та сморщилась, будто от боли, – пальцы не слушаются!

– Спокойнее, спокойнее, – произнес он требовательным шепотом, – возьми себя в руки… Открывай! – Сметанин впился зубами в нижнюю губу, ощутил что-то соленое – опять пот!

Но это была кровь.

Раиса трясущимися руками выдвинула щеколду, дверь под энергичным нажимом распахнулась мгновенно, и Сметанин увидел напряженное, сделавшееся хищным и плоским лицо Шайдукова – значит, не ошибся он, Шайдуков выследил Раису, довел до этого дома и заявился в гости; хорошо, что это дубоголовый Шайдуков, а не хитрозадая областная наружка, которая приклеивается к «клиенту» мертво и не дает уйти даже собаке, деревенского участкового он постарается уложить, как уложит и второго, который хвостом привязан к старшему лейтенанту – хлипкого паренька с