проведение в Красносельском лагере канализации и водопровода, поскольку «в Сибири были тогда части, которые ютились еще во временных бараках и землянках». (А. А. Поливанов решил использовать эту ситуацию для того, чтобы при поддержке великого князя Николая Николаевича свергнуть Сухомлинова. Он явился к великому князю Николаю Николаевичу и предложил свои услуги. Втайне от военного министра деньги на канализацию и водопровод для лагеря в Красном Селе были перечислены) [138, л. 3].

Конфликт между Сухомлиновым и великим князем Николаем Николаевичем имел личную подоплёку. Владимиру Александровичу глубоко претила жестокость великого князя к животным и людям [170, с. 43, 48]. Они являлись антагонистами и в вопросах развития вооруженных сил. В этой сфере их противостояние, как мы помним, началось ещё во время Русско-японской войны, когда Сухомлинов подверг резкой критике поданный великим князем Николаем Николаевичем проект реорганизации военного ведомства (его составителем был генерал Ф. Ф. Палицын) [138, л. 1].

По-разному они смотрели и на кадровую политику в отношении офицерского корпуса. В противовес великому князю Николаю Николаевичу, Сухомлинов, согласно британскому историку Норману Стоуну, продвигал не аристократов, а выходцев из низших сословий [200, p. 25].

Следует особо отметить, что в глазах зарубежного (прежде всего французского) общественного мнения великий князь Николай Николаевич и В. А. Сухомлинов олицетворяли два возможных варианта внешнеполитической ориентации России. Николай Николаевич слыл франкофилом и, поэтому пользовался особыми симпатиями в Париже. Сухомлинов же своим проектом по ликвидации крепостей в Царстве Польском заслужил репутацию германофила. Во Франции к нему относились очень настороженно.

Новый всплеск подозрений по поводу Сухомлинова произошёл во Франции в ноябре – декабре 1910 г., после переговоров Николая II с Вильгельмом II в Потсдаме в октябре 1910 года. Уничтожение русских крепостей на немецкой границе и сближение российского и германского монархов для французов выстроились в единую зловещую цепочку. Осенью 1910 г. французский военный агент в России начал слать тревожные донесения в Париж о «прогерманских настроениях в России» и о том, что она избрала оборонительную тактику в будущей войне на своих западных границах [9, с. 17].

Сухомлинов и князь М. М. Андроников

Успокоить взволнованное общественное мнение страны-союзницы взялся М. М. Андроников. Он поехал во Францию вместе с известным публицистом С. Ф. Шараповым, своим бывшим учителем, с которым у князя «были очень дружеские, хорошие отношения, – чуть ли не с пажеских дней» [103, с. 23]. В Париже Андроников и Шарапов посетили ряд влиятельных французских политиков и публицистов. Среди них были бывшие министры иностранных дел Аното и Делькассе, историк Казимир Валишевский, депутат и издатель газеты «Радикал» (орган правящей партии радикалов-социалистов) Першо, редактор газеты «l’Opinion» Голис, редактор политического отдела газеты «Жиль Блаз» Рошверр [34, с. 142].

Беседы с ними сложились для Андроникова и Шарапова непросто. Делькассе очень темпераментно выразил возмущение «глупостями», сделанными российским военным министром (т. е. уничтожением крепостей в Польше) [103, с. 23]. По словам Делькассе, во Франции «эта мера произвела самое тягостное впечатление» и публика никак не может простить её Сухомлинову. Андроникову с Шараповым пришлось долго убеждать Делькассе в том, что новый план дислокации русской армии, осуществляемый Сухомлиновым, не стоит ни в какой связи с Потсдамским свиданием, ибо был задуман и выработан гораздо раньше. Андроников и Шарапов заверили собеседника в том, что новая дислокация не только не ослабит оборону российской западной границы, но, наоборот, усилит её. Чтобы устранить возникшее у французов неправильное понимание смысла действий Сухомлинова, С. Ф. Шарпов в начале 1911 г. напечатал в газетах «Радикал» и «l’Opinion» несколько статей, направленных к упокоению общественного мнения Франции и «выяснению истинного смысла мероприятий военного ведомства» [34, с. 143–144].

По мнению В. А. Апушкина, именно для продвижения подобных публикаций во французской прессе Сухомлинов командировал во Францию Андроникова и Шарапова [12, с. 37]. Однако сам князь на допросе в Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства категорически отрицал заинтересованность военного министра в их поездке. По словам Андроникова, когда он послал вырезку из французской газеты Сухомлинову, тот был даже недоволен, заявив: «Совершенно напрасно! – я нисколько не нуждаюсь в услугах Шарапова» [103, с. 23].

Не верить показаниям князя нет оснований. Поражает, однако, легкость, с которой этот относительно молодой человек (князю минуло 35 лет) не занимавший никакого значительного поста, добился нужных ему публикаций в ведущих французских газетах и получил доступ к политикам уровня Делькассе. Видимо Андроников занимал довольно высокое положение в неформальном рейтинге французской элиты.

При этом круг его заграничных знакомств не ограничивался Францией. «Он в близких сношениях с иностранной прессой», «говорит, что он близкий друг Макса Гардена» – писал о князе в феврале 1908 г. осведомленный публицист А. А. Киреев [77, с. 249].

Гарден известен как популярный немецкий журналист. Андроников (немец по матери) узнал его в Германии, где неоднократно бывал с поручениями от С. Ю. Витте (в бытность того министром финансов), заведя тогда широкую сеть знакомых среди высокопоставленных лиц, включая самого императора Вильгельма II. В России Андроников выставлял напоказ любовь к немецкому языку и культуре [104, с. 394]. Это давало повод к обвинениям его в германофильстве [90, с. 416]. «Утверждали, что он – германский шпион», – сообщается в скандальной книге Арона Симановича «Распутин и евреи» [159, с. 75].

Представляется, однако, что пресловутое германофильство князя было лишь маской, а обвинения его в шпионстве не имели реальной основы. Чтобы понять это, достаточно проследить за вехами биографии его немецкого друга, Максимилиана Гардена. Тот скептически высказывался о правительстве Вильгельма II, а начиная с 1906 г., выступал с серией статей о кайзеровском окружении, разоблачив близкого друга и советника германского императора, Филиппа цу Эйленбурга, как гомосексуалиста, что нанесло значительный ущерб репутации императорского дома. Добавим, что после начала Первой мировой войны Гарден критиковал германскую военную политику, а во время ноябрьской революции выступил на стороне революционеров. Ну, а в 1919 г. Гарден приветствовал тяжелейшие для немцев условия Версальского мирного договора, обвиняя Германию в развязывании войны. Разумеется, у человека, работавшего на немецкое правительство, таких друзей, как Гарден, быть не могло.

Ещё один довод против обвинений Андроникова в искреннем германофильстве – содержание доклада, написанного князем и С. Ф. Шараповым по итогам поездки во Францию. Этот текст 26 февраля 1911 г. был через штаб-офицера для поручений при императорской главной квартире А. А. Дрентельна направлен Николаю II и носил явно антигерманский характер. Авторы доклада утверждали, что сближение с Германией всегда имело для России дурные последствия (дипломатическое поражение на Берлинском конгрессе 1878 г., катастрофа Русско-японской войны). Но особенно сильно Андроников и Шарапов сокрушались по поводу того, что Россия, согласившись в Потсдаме с германскими планами завершениями Багдадской железной