В этом конфликте Червинская встала на сторону своего щедрого спонсора и даже переехала к нему жить. Екатерина Викторовна вспоминала: «Так как она была слишком связана материально с А[ндрониковым], то она выбрала Ан[дроникова]. С лета 14 года она перестала бывать у нас…». Бывшие подруги стали врагами. До Сухомлиновой стали доходить слухи, что Червинская «рвет и мечет и хочет отомстить всеми способами». Супруга военного министра «стала получать целую массу анонимных писем, самого нецензурного, грязного характера». Екатерина Викторовна думала, что «это шло оттуда с Троицкой где жили А[ндроников] и Ч[ервинская]» [129, л. 87].

Андроников тоже всячески порочил министра и его супругу. Редигеру он, например, рассказывал про взятки, которые якобы берет Сухомлинов («через некого Свирского и родственника жены Гашкевича») и про любовников мадам Сухомлиновой («Булацель, Бутович, Манташев» [145, с. 381]). Рассылал он также и письменные пасквили на чету Сухомлиновых, изготовление которых у него было поставлено весьма профессионально.

Данные слежки за Андрониковым показывают, что князь содержал при себе небольшой штат сотрудников, каждый из которых выполнял определенные функции. Переписчиками бумаг у него служили И. И. Радушкевич «64 лет, католик» (он же иногда писал статьи в газеты) и Б. К. Майоров «18 лет, православный, петроградский мещанин». Майоров, перепечатывал на пишущей машинке анонимные «записки», по своему содержанию являвшиеся «доносами на разных высокопоставленных лиц, чем-либо навлекших на себя неудовольствие князя М. М. Андроникова». В составлении «записок» обычно принимал участие и давний знакомый Андроникова – Драгомирецкий, служащий департамента духовных дел иностранных исповеданий [125, л. 136].

Когда Андроникову требовалось написать письмо по-французски, к его услугам был преподаватель этого языка Альфред Францевич Анспах, 1854 года рождения, швейцарский гражданин. Известно, что Андроников привлекал Анспаха, например, когда обращался к великому князю Николаю Николаевичу [179а, с.77]. Свои пасквили Андроников посылал также председателю совета министров И. Л. Горемыкину, В. Н. Коковцову, вдовствующей императрице Марии Фёдоровне, Николаю II, царице Александре Федоровне, А. А. Вырубовой и дворцовому коменданту В. Н. Воейкову.

Первый из письменных «доносов» на чету Сухомлиновых князь, по нашему мнению, написал во второй половине июля 1914 года. Подобная датировка обусловлена тем, что события сентября 1913 г. там определяются как произошедшие «последней осенью». Однако о первой мировой войне в письме не говорится. С другой стороны идет речь о том, что было после «мая месяца». Поэтому наиболее вероятный временной диапазон составления послания от 15 июля (именины Сухомлинова и история с запонками) до 1 августа (начало мировой войны). Адресат письма не указан. Но в 1917 г. на процессе Сухомлинова выяснилось, что оно предназначалось для Марии Федоровны, матери Николая II.

Вдовствующая императрица нередко обсуждала с сыном политические вопросы. Поэтому М. М. Андроников мог надеяться, что содержащаяся в письме информация будет доведена до царя, а тот отправит В. А. Сухомлинова в отставку. Именно на такой исход надеялся Андроников, когда писал, что «личность должна уступить спасению Государства, а также следует положить предел недостойному поведению высокого сановника, который должен быть примером» [140, л. 98]. Характерно, что сам Сухомлинов в письме был изображен довольно сочувственно – Андроников не мог не знать о симпатии Николая II к генералу. Во всех неблаговидных поступках Сухомлинова обвинялась его жена, которая сначала вела себя пристойно, а потом показала неприглядные черты своей природы.

«Во время, после обручения, и в первом году супружества, я не мог, вместе с другими, которые посещали этот дом, не восхищаться скромностью и тактом молодых», – вспоминал князь о периоде 1909–1910 годов. «Жизнь текла спокойно, расходы отвечали приходам, царило полное согласие. Потом мадам тяжело заболела и покинула Россию, чтобы сделать себе операцию заграницей». (Речь идет об удалении больной почки Екатерины Викторовны в августе 1911 г. в берлинской клинике профессора Израэля).

«Муж ужасно волновался», – писал Андроников: «с одной стороны громадная работа вследствие предпринятых реформ, с другой стороны его жена накануне операции и ко всему еще – не было денег». «Те, которые знали драму, разыгравшуюся в этом доме, не могли не симпатизировать генералу и не желать помочь ему, который, хотя с печалью в сердце, но безропотно мирился с положением. Когда г[осподин] Коковцев узнал о положении своего несчастного коллеги, он обратился к его Величеству Императору и последовала ассигновка в 5000 руб[лей]. Министр, обрадованный как ребенок, перевел деньги жене; он действительно в них нуждался, т[ак] к[ак] те небольшие суммы, которые он съэкономил будучи Киевским генерал-губернатором, когда его доходы были больше теперешних, он израсходовал на развод и другие надобности» [140, л. 96–96об.].

Андроников вполне достоверно передал чувства, обуревавшие Владимира Александровича. Генерал действительно был счастлив. Чтобы убедиться в этом, достаточно прочитать его письма к жене. Придя с милостивого приёма у императора, 13 августа 1911 г., Сухомлинов с восторгом писал супруге: «Я только что с доклада, моя родная, детка моя славная. Царь принял меня так сердечно, так хорошо, что спешу тебе сию же минуту сообщить об этом. Пришлось подробно доложить о тебе, моя маленькая. Не могу тебе описать, до какой степени его величество отнесся участливо: “Воображаю, как страдала ваша супруга во время перевязок после операции, это самое тяжелое из всего”, – сказал государь, выразив пожелание, чтобы ты скорее совсем поправилась. Какой добрый человек, государь». В другом письме (от 17 августа) генерал сообщал: «Вчера в Петергофе, маленькая моя деточка, государь опять спросил меня, имею ли я известия о твоём здоровье, и когда я сказал, что ты поправляешься, он выразил полное удовольствие». Даже на давнего врага, Коковцова, Сухомлинов теперь смотрел другими глазами. Он сообщает жене, что совместное путешествие в Петергоф и обратно в столицу он и министр финансов провели «совсем мирно»: «надолго ли это будет, не знаю», но «он очень сердечно меня расспрашивал о тебе и выказывал постоянное внимание» [113, с. 136–138].

«Но как только операция была сделана и опасность миновала, – продолжал своё повествование Андроников, – мадам Сухомлинова начала вести образ жизни, который странно не отвечал прежней жизни». «Под предлогом, что не выносит климата, она поселилась в Париже, где радости жизни ее окружили. Кокетка по природе, она видит только туалеты и наряды, идут в модные магазины все большие и большие заказы» [140, л. 96об.].

В другом пасквиле Андроников рисует «безумные траты» мадам Сухомлиновой в Париже ещё более яркими красками, живописуя, как «в самых дорогих отелях, генеральша занимала целые анфилады комнат со своим штатом», а наряды, бриллианты, меха – «все сыпалось как из рога изобилия» [40, л. 9].

Конечно, Екатерина Викторовна не «поселилась» в Париже – это преувеличение. Но Францию она действительно посещала часто. В феврале – апреле 1910