воде сейчас, вероятно, протянулась сверкающая лунная дорожка, и из окон старинной больницы, что стоит на широкой лужайке, мимо которой он часто проходил, должно быть, как и четыре года назад, через листву деревьев пробивается свет. Чуть дальше — низенькая белая ограда перед домом английского пастора, и из дома доносятся печальные звуки фисгармонии, на которой часто играет его единственный сын — слепой юноша. Все эти строения расположены ниже дачи Ато, у подножия холма, за которым она находится.

Когда случалось по какому-нибудь делу отправиться в привокзальный район, было ближе всего пройти через задние ворота дачи и спуститься по дороге вдоль реки. Сёдзо не забыл, что после дождя вода в реке резко поднималась, а нависающие над водой заросли шиповника в это время пахли особенно сильно. Внезапно он почувствовал в ночном воздухе тот же аромат, остановился и стал осматриваться. Из-за рощи лиственниц, насаженных по другую сторону дороги, струился слабый лунный свет. Он окрашивал крупные листья вечнозеленых кустарников в изгородях дач, тянувшихся по одну сторону дороги, в какой-то серый, свинцовый цвет, и они казались отлитыми из металла. Если бы луна светила Сёдзо в лицо, то вместе с уголками воротника белой рубашки, выпущенного из-под темно-голубого свитера, было бы отчетливо видно и выражение замешательства, появившегося в его чертах. Легкий аромат шиповника тревожил память, и казалось, к нему примешивается запах теплого женского тела. Сёдзо был поражен, испуган, но с тайным трепетом, с которым не мог совладать, погрузился словно в наркотическом сне в отвратительные и вместе с тем сладостные воспоминания. Нужно поскорее выйти на большую освещенную дорогу. И он ускорил шаг, словно стараясь убежать от этих воспоминаний. Выйдя наконец на асфальтированное шоссе, залитое лунным светом, также безлюдное, пустынное, он незаметно для себя пошел тише и пригладил рукой растрепавшиеся волосы.

Наконец впереди, в конце широкой ленты шоссе, показалось здание вокзала. Только что отошел поезд, прибывший из Токио. Слушая затихающий шум и глядя на сверкающие окна вагонов, слившиеся вскоре в одну узкую полоску света, Сёдзо подумал, что билет следует взять на ночной поезд— не так жарко будет ехать. С этой мыслью он вошел в здание вокзала.

— До Уэно 168 один билет третьего класса.

Заглянув в окошечко кассы, он протянул деньги, получил билет и, спрятав его в кошелек, сверил свои ручные часы с вокзальными, висевшими у выхода на перрон. Было четверть одиннадцатого. Его часы спешили на восемь минут. Поворачивая маленькую серебряную головку часов, он медленно приближался к выходу и вдруг остановился как вкопанный и не мог сделать ни шагу, чтобы переступить порог. У стены в полумраке легкая, изящная, будто молодая луна, заглянувшая под своды вокзала, стояла госпожа Ато.

— Я уже давно смотрю на вас, а вы и не заметили, да?

В блестящих черных глазах Миоко было сладострастное выражение. Когда оно зажигало взгляд виконтессы Ато, она вдруг начинала походить на куртизанку, но голос ее, как обычно, звучал на одной ноте. Не обнаруживая ни радости, ни особого удивления, она продолжала разговор с ним, словно это была самая обычная повседневная встреча.

— Только что уехал Тадафуми. Он отправился с альпинистами в горы. Впервые совершает такую экскурсию. Он попросил меня проводить его на вокзал, да и луна сегодня такая красивая... Вот таким образом я и оказалась здесь. И благодаря этому...

«...встретилась с вами»,— хотела она сказать, но не сказала, а лишь придвинулась к нему, и этот порыв был красноречивее слов.

— Вы проводите меня?

— Вероятно, вам удобнее ехать на машине,— произнес наконец Сёдзо. В первую минуту у него даже перехватило горло, но затем он оправился от волнения и говорил уже спокойно.

— Разве вас никто не сопровождает?

— Провожатую я отослала. Мне нужно вам кое-что сказать. Мы пройдемся и дорогой поговорим.

С горделивым, самоуверенным видом женщины, привыкшей повелевать, Миоко направилась к выходу. Перед вокзалом, к несчастью, не оказалось ни машин, ни рикш. Следуя за ней и глядя, как обвиваются вокруг ее ног полы темно-голубого кимоно, перехваченного красивым белым оби, Сёдзо колебался. Внутренний голос подсказывал: «Идти с ней тебе нельзя»,— но ноги не слушались его, и он не мог повернуть в противоположную сторону.

— Что вы хотели мне сказать?

— Тадафуми заявил, что намерен поступить в военное училище. Я не знаю, как быть. Последнее время только это меня и заботит.

— А почему вдруг у Тадафуми появилось такое желание?

— Подражает товарищу. Тот на год старше, но они в одном классе и очень дружны. Дядя его — адмирал, и юноша говорит: если уж идти воевать, то на флот. Он склонил Тадафуми ехать с ним и держать экзамен в военно-морское училище в Этадзима. Но ведь он один у меня. Я боюсь посылать его так далеко. А Тадафуми еще не забыл вас. Не могли бы вы встретиться и по-дружески поговорить с ним?

— Все война и война,— сказал Сёдзо. Но то же самое слово, которое в доме Тацуэ взбудоражило его и заставило так много передумать, сейчас, как ни странно, не проникло в его душу, а скользнуло по ее поверхности, как соскальзывает капля воды с промасленной бумаги; слово это было сейчас пустым звуком и не затронуло его сознания.

— Тут есть еще одно обстоятельство,— продолжала Миоко,— которого Тадафуми, возможно, сам еще не осознает. У того товарища есть сестра на год младше его, изумительно красивая девушка. У них в семье все красивые, но она лучше всех. И Тадафуми, кажется, любит ее не меньше, чем своего товарища. И вот раз тот стремится в военное училище, то и Тадафуми — за ним. Не хочет уронить себя в глазах девушки. Трогательно, не правда ли?

— Неужели Тадафуми так вырос? Вот не думал!

— Ему уже семнадцать. Он выше меня ростом. И рядом с вами, вероятно, будет казаться не таким маленьким, как я. Ну-ка!

Миоко остановилась и с той естественной гибкостью, с какой склоняется молодая веточка под весенним ветром, прижалась к Сёдзо своим округлым плечом. Она была чуть-чуть ниже его. С коротким сдавленным смешком она отодвинулась, но руку его, за которую ухватилась, выпускать не собиралась. И каждый раз, когда Сёдзо пытался высвободить свою руку, Миоко сжимала ее еще крепче. Они шли по шоссе, тянувшемуся параллельно железнодорожной линии и сворачивавшему затем в сторону дачного поселка.

А тем временем небо снова переменилось и теперь было сплошь затянуто серыми облаками, словно