— Это не смешно.

— Ну, разумеется. И именно поэтому, как бы вы меня ни ругали за психологию привилегированной богачки, я, насколько буду в силах, подготовлюсь ко всяким неожиданностям. По правде говоря, военным властям самим уже следовало бы позаботиться о строительстве бомбоубежищ. Хватит в прятки играть, раз уж они определенно решились скрестить мечи с Англией и Америкой! Не так ли?

— Если бы у военных была совесть, то, пожалуй, и война с Китаем не началась бы.

— Но ведь теперь будет совсем другой противник. К тому же в Европе города каменные. Подвал любого дома сразу может быть превращен в бомбоубежище. А что можно сделать в Токио? При Одной мысли у меня кровь стынет в жилах. Да я’еще насмотрелась в Испании на всякие руины — там ведь только что окончилась гражданская война и ее следы видны везде. Господин Садзи повсюду таскал нас, говоря в присущем ему стиле, что сейчас в Испании гораздо полезнее знакомиться с лабораторией современной войны, чем с полотнами Веласкеса, Гойи или Греко. А если уж гражданская война причинила такие бедствия..,

— Там была не только гражданская война, хоть ее так и называют. В этой войне одной стороне помогали государства оси, а другой — англо-франко-американские союзники. Так что это была смешанная война. Но верно, она была «лабораторией» — в ней испытывались современные способы ведения войны. Поэтому и разрушения оказались такими ужасными: испытывались новейшие достижения науки в области вооружения.

— И все-таки там даже в местах, превращенных в пустыню, по кирпичным обломкам, по остаткам каменных колонн можно как-то установить, где был прежде город. А разве останутся какие-нибудь следы японских городов, построенных из дощечек и бумаги? Единственное, что может сохраниться,— это название города...

В живом, непосредственном чувстве, которым были проникнуты слова Тацуэ, звучал отголосок воспоминания и о том печальном зрелище, которое она наблюдала в Верхней Испании, в долине красивейшей реки Мунды, в древней столице республики басков — городе, где раньше находился знаменитый парламент республики. Большой собор, который правительственные республиканские войска использовали под склад боеприпасов, после бомбежек превратился в груды щебня. А тут же, рядом с ним, сохранился старый, расколотый на две части и угрожающе наклонившийся кирпичный дом. На втором этаже — два окна. Одно, забитое снаружи досками, похоже на закрытый повязкой глаз, а другое — зияющая черная дыра, и из этой дыры, как это ни невероятно, доносятся звуки рояля. Чувствуется, что инструмент разбитый, но «Венгерскую рапсодию» играет на нем уверенная, искусная рука. Тацуэ любила рапсодии Листа, в них ей слышались мотивы, полные безутешной скорби и смятения души, потерявшей покой. Музыка, столь неожиданно звучавшая посреди развалин, потрясла ее...

На Тацуэ нахлынули воспоминания, она молча сидела, облокотившись на валик дивана. В ушах ее звучала стремительная, как горный поток, рапсодия Листа с ее неистовством и отчаянием, а перед глазами стоял мертвый город и в центре его — два окна: одно — зияющая черная дыра, а другое — подобное завязанному глазу. А дальше до самого ущелья, то повышаясь, то понижаясь, тянутся горы битого кирпича, и между ними старинные узкие улочки, мощенные камнем; их как будто все время расчищают, но человеческих фигур почти не видно. Над всем этим сверкает густо-синее небо, каким оно бывает в Испании в начале лета. И эта синева в сочетании с красноватым цветом голой, без единого деревца, равнины еще больше подчеркивает унылую картину разрушений.

— Послушайте,— заговорила наконец Тацуэ и сделала паузу — в это мгновение ей казалось, что там, среди развалин, в доме, расколовшемся надвое, была она сама и ее собственные руки играли «Венгерскую рапсодию».— Как вы думаете, может Япония победить в том случае, если начнут прилетать и забрасывать нас бомбами американские бомбардировщики?

— Те, кто начинает войну, вероятно, рассчитывают, что они победят.

— Но я ведь не их, а вас спрашиваю.

— Не знаю. И думаю, что другого ответа ты сейчас ни от кого не услышишь.— Скрестив на груди руки, Сёдзо продолжал:— Однако я не верю в победу грубой силы. У нас постоянно трубят о великих наших военных успехах в Китае. Но ведь говорят, что до сих пор Японии удалось захватить лишь несколько опорных пунктов и коммуникаций. Вот доказательство, что грубая сила — это еще далеко не все. По этой же причине я не верю в победу фашизма.

— Но ведь Германия побеждает!

— Одержать победу — одно, закрепить ее за собой — другое. И в первую мировую войну Германия сначала побеждала. А если столкнуть Японию с Америкой, то здесь и условия совсем другие. Я рассуждаю чисто теоретически, но пессимистический взгляд, которого втайне придерживаются и экономисты и инженеры, основан на учете ресурсов Америки, ее производственных возможностей и технической мощи. Твои страхи, Таттян, тоже отсюда исходят. Ты ведь совсем недавно была там. В течение трех месяцев ты наблюдала чудовище, которое называется Америкой и которое можно уподобить гигантскому роботу, смонтированному из самых разнообразных стратегических и промышленных материалов — железа, меди, угля, нефти; брюхо же его туго набито долларами. Вполне естественно, что ты крепко испугалась и по возвращении тотчас стала искать места, где бы укрыться, куда бы сбежать.

— Опять вы смеетесь надо мной!—улыбаясь, запротестовала Тацуэ, которую позабавил образ робота, напоминавший страшный призрак и даже буку, которой пугают детей. Но улыбка ее тотчас погасла и, прищурив слегка косившие глаза, она сказала:—По правде говоря, я думаю, что Америку бояться не следует. Богатые не драчливы. Если ее не провоцировать, то и воздушных налетов на наши города не будет. Гораздо страшнее те, кто настаивает на войне с Америкой независимо от того, победим мы или нет,— этим господам лишь бы воевать.

— Для военных война — профессия, они ею живут. К тому же и Германия, вероятно, подталкивает наших вояк, она обрадуется выступлению Японии против Америки. А фабриканты оружия подстрекают их в надежде еще больше заработать.

— Вот уж этого я предпочла бы не слышать.

— Почему?

— А я чья жена?

— Ах, прошу прощения!

Тацуэ попыталась дружески улыбнуться, но улыбки не получилось, лицо ее вдруг передернулось болезненной гримасой, но голос, когда она начала рассказывать, был совершенно спокоен.

— Это было недели две назад. Кунихико приехал сюда и привез с собой двух человек из концерна. За