Шрифт:
Закладка:
Она положила трубку и посмотрела на Крейцберга, вероятно, ожидая одобрения.
— Хорошо, Аста, — кивнул тот и приказал гестаповцам: — Обыскать все!
Лишь теперь Жервеза до конца поняла, что случилось. Она вытерла щеки и сказала с достоинством:
— Не понимаю, что здесь происходит, но прошу учесть — я ни в чем не виновата.
— Помолчи, птенчик, — лениво бросил Крейцберг. Приступ ярости у него уже прошел. Он указал на стул в углу: — Садись, с тобой разговор еще впереди…
Через час Крейцберг убедился в бесплодности поисков, однако спокойно дождался конца обыска. Приказав оставить в помещении фирмы засаду, он повез Жервезу в гестапо...
Вечером он приказал привести мадемуазель Пейрот в специальную комнату для допросов. Гестаповцы бросили девушку на длинный деревянный топчан, привязав к нему ее руки и ноги.
Крейцберг сел рядом, проговорив чуть ли не сочувственно:
— Ты красива, птенчик, и тебе противопоказаны плети, но ты их все-таки попробуешь, если не будешь говорить правду.
Жервеза сверкнула потемневшими глазами.
— Я не знаю, чего вы хотите…
— Где Кан?
— Я уже говорила: он сообщил мне, что едет в Гавр. Больше я ничего не знаю.
— А Дюбуэль?
— Он звонил вчера из Марселя и сказал, что уезжает.
— Что он спрашивал у тебя?
Жервеза наморщила лоб, припоминая.
— Говорил, что забыл записную книжку на подоконнике... Но ее там не было.
Крейцберг кивнул гестаповцам.
— Освежите ей память!
Один из молодчиков, сплюнув окурок, принялся за Жервезу. Плеть его свистнула и, казалось, лишь на какое-то мгновение коснулась тела, но гестаповец умело дернул ею, содрав клочок кожи и оставив на ней бледно-розовую полоску, постепенно краснеющую и наливающуюся кровью. Девушка даже не вскрикнула. У нее перехватило дыхание, и она лишь застонала, уткнувшись лицом в топчан.
— Смотреть мне в глаза! — приказал Крейцберг, однако Жервеза не подняла головы.
Крейцберг схватил ее за волосы и, дернув изо всех сил, дал пощечину. Лишь тогда Жервеза взглянула на него и укоризненно произнесла:
— Я же отвечаю на все ваши вопросы…
— Такой ты мне больше нравишься. Скажи, как стояли горшки на подоконнике все это время?
— С азалией и бегонией? Мосье Дюбуэль тоже спрашивал о них.
Крейцберг сделал знак, и снова свистнула плеть. Теперь Жервеза закричала и ударилась головой о топчан.
— Ну? — навис над ней гауптштурмфюрер. — Это ты переставила горшки?
— Я их даже не касалась.
— Что ж, я тебе верю. Если будешь говорить правду, мы отпустим тебя... Где можно найти Кана? Он в Париже или уехал?
— Я знаю лишь, что мосье Кан уехал в Гавр.
— Ты уже говорила об этом, и я советую тебе не врать.
— Я еще знаю парижский адрес мосье Кана. Дантон-Стрит…
— Мы его знаем не хуже тебя. Только мосье Кан почему-то не является по нему.
— Вероятно, он задержался в Гавре.
— Издеваешься? — нехорошо улыбнулся Крейцберг. — Сейчас ты перечислишь нам все адреса ваших конспиративных квартир. Иначе…
Жервеза заплакала.
— Чего вы хотите от меня?
Она вдруг подумала, что гестапо напало на след Пьера или каким-то образом узнало об их «встрече» и заподозрило всех работников «Поло». Поэтому она должна взять вину на себя. Она все равно не знает, где Пьер и не сможет выдать его. Последнюю весточку от него Жервеза получила три месяца назад. Кто-то позвонил и сказал, что Пьер передает ей привет и мечтает о встрече. Жервеза долго дышала в трубку, прежде чем смогла ответить.
«Где он?» — только и спросила она.
«С французами, — ответил неизвестный, — простите, я должен откланяться, мадмуазель».
«Подождите! — чуть не закричала Жервеза. — Передайте Пьеру, что я люблю его. Я хочу видеть его, возьмите меня с собой!»
Неизвестный тихо засмеялся и закончил разговор, а Жервеза сидела и смотрела на трубку, из которой доносились короткие гудки. У нее было такое ощущение, словно она увидела Пьера. Только «свидание» было слишком коротким…
Жервеза посмотрела Крейцбергу прямо в глаза. Что ж, у нее хватит воли, чтобы ничего не сказать, Пьер может быть спокоен.
Но почему ее спрашивают о Кане с Дюбуэлем? О двух коммерсантах, коллаборантах, бошевских прихвостнях? Правда, они хорошо относились к ней, люди они приятные. Но могут ли быть приятными те, кто сотрудничает с гитлеровцами?
Возможно, они просто спекулянты, обманывающие всех и вся, в том числе бошей, из-за чего гестапо и пристало к фирме «Поло». Однако, какое ей дело и до Кана, и до Дюбуэля, она просто должна молчать, потому что порядочные люди в гестапо молчат, по крайней мере, до тех пор, пока не выдержат. Но выдержит ли она?
Жервеза смотрела на Крейцберга и видела, как шевелятся его губы, но не слышала слов. Ее спину обожгло вновь, и она потеряла сознание…
Очнулась девушка от того, что на нее вылили ведро холодной воды. Гестаповцы успели отвязать ее, и она села на топчане, инстинктивно съежившись.
Крейцберг стоял рядом и, поблескивая глазами, нехорошо улыбался. Погрозив пальцев, он предупредил:
— Все, что было до этого, птенчик, — детские игрушки. Теперь же…
Он подал знак, и гестаповцы, схватив Жервезу, усадили ее на стул с высокой спинкой. Прижавшись к ней израненной спиной, девушка застонала от боли и закрыла глаза.
— Да-да, я не шучу!
Крейцберг придвинулся к ней, в руках у него блеснуло лезвие. Жервеза не успела заметить, откуда он взял нож: вытащил ли из кармана или, как фокусник, вынул из рукава. Нож был хорошо отточен, с узким тонким лезвием, которое, казалось, могло пройти сквозь человеческое тело, даже не повредив его.
Девушка удивилась парадоксальности такой мысли, и все же нож не очень испугал ее, словно это была игрушка в детских руках…
Крейцберг между тем продолжал:
— Сейчас я буду резать тебя! Совсем немного, чуть-чуть, чтобы тебе было очень больно!
Он подкинул нож на ладони и, ловко поймав его за рукоятку, кольнул Жервезу в горло. Однако то ли укол был не слишком силен, то ли Жервеза просто не поверила, что человек, хотя и жестокий, может кромсать подобное себе существо и любоваться, как течет кровь, но она не испугалась. Понимание пришло через секунду, когда Крейцберг надавил на лезвие
