Дюбуэль вдруг подумал, не перегнул ли он, понимая, что штандартенфюрер не такой уж болван. Он знал также, что гестаповцы привыкли к стандартным ситуациям: когда человек молчит, из него вытаскивают потихоньку слово за словом. Но когда он сразу после ареста, будучи морально подавленным, говорит все подряд, его, в конце концов, пытают еще сильнее. Вероятно, в конечном итоге и ему не избежать такой участи, но, может, штандартенфюрер все-таки заглотит наживку?

Дюбуэль продолжил, глядя Беккенбауэру в глаза:

— Я предлагаю вам открытую игру, господа, и вскоре вы убедитесь в моей искренности. Потому что крайние меры можно применить в любой момент, и вы знаете об этом не хуже меня.

Логика была на стороне Дюбуэля, и Беккенбауэр оценил это. Он ответил, одобрительно кивая:

— Каждый умный человек, Дюбуэль, не может не понимать, чем все может закончиться.

— Да-да. В конце концов, вы даже предложите мне сотрудничество.

— Ого! А вам не откажешь в аппетите!

Дюбуэль слегка улыбнулся.

— Я расставляю все точки над «i».

— Похвально. Но вернемся к первому вопросу: если не вы, то кто резидент? Кан?

— Он был моим шефом.

— У нас другие сведения на этот счет.

— Они ложные! — категорически отрезал Дюбуэль: он был уверен, что гестапо не могло докопаться до характера его отношений с Каном. В конце концов, Кан знал почти столько же, сколько и он.

— Допустим, мы вам поверим. Но учтите, мы узнаем правду через два-три дня.

«Неужели они вышли на Кана?» — мелькнула тревожная мысль, но уже в следующее мгновение Дюбуэль успокоился, потому что Беккенбауэр расшифровал сказанное:

— Мы контролируем работу ваших раций. К сожалению, — он скосил глаза на Ланвица, — пеленгация идет медленно, но мы надеемся на прогресс в этом деле, не так ли, гауптштурмфюрер? Так что, если завтра-послезавтра число выходов в эфир и переданных знаков резко уменьшится, резидент — вы, и мне будет жаль вас, Дюбуэль.

Тот одобрительно кивнул.

— Дельная мысль, герр штандартенфюрер, но вы убедитесь в обратном.

— Где сейчас может быть Кан?

«Интересно, — подумал Дюбуэль, — знают ли они о моей поездке в Швейцарию? Не могут не знать — виза получена легально, и чтобы выяснить это достаточно получаса».

— Два дня назад, господа, — начал он, демонстрируя искренность, — я вернулся из Швейцарии, но уже не застал Кана.

— И, узнав о провале, попытались удрать? — взвизгнул Крейцберг. — Это ваш дешевый фортель с горшками…

— Но вы же попались на него.

— И практически сразу исправились…

Дюбуэль лишь пожал плечами: что он мог сказать?

— Вернувшись в Париж, — продолжил он, — я попытался наладить связь с Каном, но тщетно. Я поселился в отеле, надеясь, что Кан сам выйдет на меня.

— Хорошо, — кивнул Беккенбауэр. — А что вы делали в Швейцарии? Каким было ваше задание?

Дюбуэль знал, что гестаповцы обязательно спросят об этом, и заранее подготовил ответ:

— Я был курьером, отвозил пакет.

— И кому его передали?

— Чемодан с пакетом я сдал в камеру хранения, а квитанцию отослал.

— Конечно же, до востребования? — штандартенфюрер вложил в эти слова всю свою иронию. — Кому же?

— Пьеру Форше. Прием известный, все разведки им пользуются.

— Значит, вы утверждаете, что ни с кем в Швейцарии не встречались?

— Кан — разведчик высокого класса, и он предвидел такую ситуацию, как нынешняя.

Да, Беккенбауэр знал, что связные, как правило, не владеют полной информацией, но интуиция подсказывала ему, что Дюбуэль — не просто связной. Обычных исполнителей не держат под рукой на легальном положении, да еще в роли помощника директора фирмы. Но пока в ответах Дюбуэля он не заметил никакой фальши.

— Для чего вы после Швейцарии заезжали в Марсель? — спросил он.

— Я должен был решить несколько деловых вопросов с представителями фирмы строительных материалов.

Беккенбауэр имел справку из Марселя: Дюбуэль не лукавил.

— Почему позвонили из Марселя? Вы всегда звонили из провинции в Париж?

— По крайней мере, когда имел возможность.

— Зачем?

— Из обычной осторожности: Кан на месте, значит все в порядке…

— Но секретарша ответила, что он уехал по делам.

— Именно. Поездка не планировалась, — твердо возразил Дюбуэль. — Кроме того, по предварительной договоренности директор мог уехать из Парижа только, когда я оставался на месте.

— Это он переставил горшки на подоконнике?

— Да.

— Новые документы достали в Марселе? — Беккенбауэр задавал второстепенные вопросы, чтобы хоть немного усыпить бдительность Дюбуэля.

— Нет, у меня были запасные.

— Однако, вы предусмотрительны.

— Просто знаю, с кем имею дело.

Беккенбауэр усмехнулся.

— Гестапо действительно невозможно обмануть…

«Ты еще похвали меня…» — злобно подумал Дюбуэль.

— Именно поэтому я и отвечаю вам.

— Что ж, мы ценим вашу искренность… С кем вы встречались в Берлине два месяца назад?

Дюбуэль знал, что это один из главных вопросов, интересующих гестапо. Назвав фамилию Мертенса, Беккенбауэр тем самым выдал себя и дал возможность ему, Дюбуэлю, подготовить более-менее достоверную версию. Хорошо все-таки иметь дело с самодовольным кретином. Правда, он не совсем кретин, — спохватился Дюбуэль, — и победу праздновать рано.

— Я должен был забрать там материалы из тайника.

— То есть вы хотите сказать, что ни с кем в Берлине не общались?

Глаза штандартенфюрера сделались колючими. Они буквально сверлили Дюбуэля.

— Нет. Я имел задание от Кана взять материалы из тайника, — не отвел взгляда Дюбуэль. Он знал, что «Полковник» никогда больше не воспользуется эти местом, и потому уверенно закончил: — Тайник расположен на Унтер-ден-Линден, тридцать восемь. Там в доме большой парадный подъезд, справа от батареи парового отопления один кирпич вынимается из стены... Я дважды брал там микропленку. К сожалению, во второй раз удача отвернулась от меня, и монета с пленкой, вероятно, попала к вам.

— Кто закладывал пленку в тайник?

Дюбуэль развел руками:

— Это знает только Кан.

— Что вы мне голову морочите своим Каном! — разозлился вдруг Беккенбауэр, но сразу же, вспыхнув, мгновенно остыл: Кан где-то здесь, совсем рядом, и выйти на него можно лишь с помощью Дюбуэля... Но не издевается ли этот мерзавец над ним?

Штандартенфюрер глянул подозрительно, однако не увидел в глазах Дюбуэля и намека на иронию.

— Хорошо, мы сохраним вам жизнь, мосье Дюбуэль, — произнес он