солнца, светившего ему прямо в лицо, была красной как рак, только что вытащенный из котла. Но даже такое избитое сравнение могло оказаться небезопасным. В иных домах стали бы хмурить брови и расценили бы это как кощунство. И наверняка получился бы скандал, если бы она, не дай бог, проболталась о любовных похождениях дуче, о которых шептались по углам в римских гостиных: о связи с красивой писательницей, у которой от него был ребенок, и о романе с его новой фавориткой — очаровательной молоденькой дочерью врача. Обо всем этом лучше было молчать. Такого же правила следовало придерживаться и в отношении Германии. И ни в коем случае нельзя было одобрительно отзываться об Англии, Франции или об Америке. Поэтому осторожные рассказы Тацуэ о поездке в эти страны были куда беднее, чем привезенные оттуда чемоданы, битком набитые модными заграничными вещами, на которые она могла тратить денег сколько угодно. Мацуко Масуи шумно высказывала недовольство по поводу того, что Тацуэ «скрытничает» и не говорит самого интересного. В Каруидзава она изливала свою обиду в нападках на строительные затеи Тацуэ: вот тоже выдумала ни с того ни с сего начать переделки в доме. Какое безрассудство!

На время ремонта Тацуэ сняла большой соседний дом, похожий на пансион, запущенный, но Зато окруженный густым садом. Навещая Тацуэ, госпожа Масуи каждый раз повторяла!

— Все, милая, говорят, что это каприз. И не без оснований. Я, конечно, вас понимаю. Когда я насмотрелась на настоящие европейские дома, мне тоже сразу захотелось сломать здешние жалкие коробки! Но все-таки...

Проницательность Мацуко дальше этого не шла.

Во всяком случае, если уж Тацуэ решила переделывать дом, неужели нельзя было подождать месяц-другой, чтобы не жить летом в каком-то сарае, удивлялась Мацуко, посматривая на прохудившийся побеленный потолок, на котором дождевые потеки выступали крупными разводами, похожими на карту мира, висевшую с начала войны в кабинете ее отца, генерала Камада, Глядя на дородную Мацуко, едва умещавшуюся в кресле, Тацуэ думала: родись эта особа мужчиной, уж ее наверняка произвели бы по меньшей мере в полковники артиллерии, как и двоюродных ее братьев. Эти вояки хоть и одеты в военные мундиры, а толщиной и умом под стать ей. Строго говоря, недоверие Тацуэ к военщине, в чем она не уступала любому либералу, имело под собой почву: она была лично знакома с многими высшими чинами. Столь же закономерным было отсутствие у нее иллюзий насчет политических партий и политики вообще: она знала им цену на примере своего отца Дзюты Таруми. Во время поездки по Европе она встретилась с одним офицером, тоже родственником Мацуко, который был известен как один из наиболее ловких японских военных атташе. Этот атташе открыто высмеивал своего посла, рисуя его полнейшим ничтожеством, и, громко смеясь, говорил с победоносным видом: «Вот увидите, скоро и нашего премьера, и министра иностранных дел, и министра финансов — всех штафирок заменят военными! Вот тогда,— заявлял он во всеуслышание,— у нас установится более тесное сотрудничество со странами оси и можно будет начать войну с Англией и Америкой или с Россией. Схватка б любым из этих противников будет весьма интересной!»

Вязание, которым Тацуэ занималась летом на даче в Каруидзава, было не столько способом убить время, сколько рисовкой. Мацуко была своим человеком, и ради нее Тацуэ не приостановила работу, но серебряные спицы двигались в ее руках как-то вяло и лениво. Глупость Мацуко обычно уравновешивалась ее неподдельной добротой. Кроме того, молодая хозяйка не могла не считаться с тем, что гостья намного старше ее. Но сейчас она чувствовала небывалую неприязнь к Мацуко—ей неприятно было вспоминать о ее родственнике, военном атташе, хвастливые речи которого невольно приходили на ум. Раздражало и то, что Мацуко гордилась этим авантюристом еще больше, чем другими своими двоюродными братьями. Настроение Тацуэ, возможно, и не испортилось бы так сильно, если бы гостья не заговорила о Кунихико и не стала бы передавать свой разговор с Кимико, которая-де очень обеспокоена тем, что этим летом ее зять редко показывается в Каруидзава, а если и выезжает из Токио, то чаще всего отправляется на дачу в Готэмба. А всему виной взбалмошная затея Тацуэ с переделками в доме.

— Не следует вмешиваться в чужие дела! Оставим этот разговор!—отрезала Тацуэ и, как бы переходя в контратаку, прибавила:—А кстати, и вам не мешало бы этим заняться!

— Чем?

— Перестройкой. Я могла бы теперь у вас принять на себя обязанности прораба.

— Ах ты мошенница! А еще говоришь — нельзя вмешиваться в чужие дела! — весело, как всегда, расхохоталась Мацуко, трясясь всем телом, ужасно довольная тем, что ей удалось так ловко ответить Тацуэ. Ради возможности приехать сюда компанией на Новый год она была бы не прочь воспользоваться советом Тацуэ. Но трогать дом летом? Нет уж, извините!

— Ну хорошо, а когда вы согласны начать работы? — спросила Тацуэ.

— Ну, когда-нибудь потом — поздней осенью, например.

— Не годится. Здесь ведь не Токио. Если отложить до глубокой осени, стены отсыреют и их невозможно будет штукатурить. Нельзя ждать и до весны: здесь иногда и в мае выпадает снег,— наседала на гостью Тацуэ, сама не замечая своей настойчивости.— Единственно подходящее время для перестройки — лето.

И вдруг Мацуко, как это было ей свойственно, пришла в восторг. Ах, что за прелесть эта Тацуэ! Как рассудительна! И какой напористый характер! Кивая головой, она поспешила согласиться с ее доводами. Перестав наконец хохотать, она по обыкновению стала жаловаться на Марико. Она куда больше доверяла бы ей, если бы с нею возможны были такие же открытые стычки, как вот с Тацуэ, но ведь...

— Быть теткой такой девушки поистине мученье. Ведь со сватовством опять ничего не получается!

— А может быть, лучше не предъявлять ей невыполнимых требований? —прервала Тацуэ.

— Глупости! Чего я от нее требую? Мне хотелось только, чтобы она вышла за кого-нибудь из моих родственников. Думала, что так будет лучше и для моего будущего. Но Масуи с самого начала заявил: только не военный! А Эбата сам отступился. О каких же невыполнимых требованиях может идти речь? Я уж на все махнула рукой. Лишь бы была приличная партия, больше я ни на что не претендую. Но ведь и это так сложно!

Мацуко привела в пример четырех женихов, которых она сватала Марико за время отсутствия Тацуэ. Двоих женихов Марико сразу же отвергла, а в двух случаях все расстроилось по той же причине,