— Канно-сан, для вас телеграмма.

— Что? Когда получена?

— Несколько минут назад.

Телеграммы всегда вызывают у человека тревогу. Не потому ли, что этот белый бланк напоминает саван? Пока Сёдзо торопливо снимал под лестницей обувь, Хиросэ принес телеграмму.

Он взял ее. Прочитал. Лицо его стало белым как мел, И мысль об остановке в пути, и Синго, и призывная комиссия, и проблемы любви — все мгновенно куда-то исчезло, словно растворилось в воздухе.

«Ода ранен находится госпитале ждем вас». Телеграмма была подписана Сэцу.

Конец первой книги

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава первая. Смерть Оды

На следующий день приходился «томобики» 164, поэтому сегодня в крематории  было большое стечение народа.

Сёдзо, Сэцу, старший брат Оды и его двоюродный брат — мужчина лет сорока, ждали очереди больше часу.

По обычаю людей небогатых, братья Оды, крестьяне из северо-восточной провинции, такси отпустили сразу же, у ворот крематория.

В ярких лучах солнца, припекавшего уже с утра, сверкала дешевая позолота резных украшений катафалка.

Четверо провожавших хранили молчание. Они неподвижно стояли рядом, прислонившись спиной к бетонной ограде. Двоюродный брат Оды, державший себя как распорядитель похорон, все время обмахивался ослепительно белым веером, совсем не вязавшимся с его поношенным хаори из темного шелка, а маленький и щуплый старший брат Оды, нисколько на него не похожий, то и дело сплевывал на землю. Вблизи росло высокое тонкое дерево, и в его ветвях через равные промежутки, будто заводной механизм, принимались стрекотать и вдруг умолкали цикады.

Смерть со всей ее суровой торжественностью здесь была лишь обыденным и хлопотным делом. В порядке очереди один за другим снимали с катафалков гробы, ставили на тележки и везли сжигать в здание, такое же серое и ветхое, как и ограда, своей двускатной островерхой крышей напоминавшее храм, а из крематория выходили люди, бережно прижимавшие к груди белые свертки с прахом родных. На площади перед крематорием теснились автомобили — и великолепные собственные лимузины и убогие, обшарпанные фордики, и это как бы свидетельствовало о том, что перед лицом смерти все равны. Если бы не катафалки и не траурная черная одежда людей, сутолока ничем не отличалась бы от той, что обычно бывает перед подъездами театров и концертных залов.

Наконец подошла очередь Оды. Двое служителей в грязноватой синей форменной одежде и солдатских фуражках сняли гроб с катафалка и поставили на тележку.

В помещении крематория стоял гул, как в кабине пилота. Слева до самого потолка громоздилась облицованная белыми изразцами прямоугольная толстостенная печь, работавшая на нефти, и в ней, точно в аду, бушевало и гудело всепожирающее пламя. Служители, толкая тележку с гробом, как багаж на железнодорожном вокзале, катили ее по бетонному полу к печи.

Сёдзо шел за гробом последним. Ему еще не приходилось бывать в токийских крематориях, все для него здесь было ново, и, несмотря на искреннее свое горе, он невольно с любопытством озирался по сторонам. Это в какой-то мере отвлекало его от тяжелых мыслей. Если бы в продолговатом ящике на тележке был не Ода и если бы рядом с тележкой не шла Сэцу, он, возможно, и не решился бы проводить покойника до этого места.

Вчера, когда он прямо с вокзала приехал в меблированные комнаты на Коисикава, ни старший брат Оды, ни его двоюродный брат не сказали ни единого горестного слова о его смерти, а только жаловались на расходы, свалившиеся им на голову. Когда человек кончит университет и поступит на работу, он начинает посылать деньги родным, которые тратились на его обучение. Таков порядок. Ода же выбрал себе какую-то чудную профессию — возился с червями и за все время ни копейки домой не мог прислать. Даже умер по-чудному. И вот теперь изволь еще на него деньги тратить. Днем получил красный листок, а вечером свалился с платформы и попал под поезд. «Ну что это! Умереть такой нелепой смертью, да еще когда идет война,— это уж просто позор!» — «Вернешься в деревню, станешь людям рассказывать — со стыда сгоришь»,— попеременно брюзжали братья Оды. Но особенно их возмущало, что даже гроб здесь стоит куда дороже, чем в деревне. Если бы только это было возможно, они, пожалуй, не стали бы нанимать и катафалк, а доставили бы покойника в крематорий прямо в трамвае.

Со вчерашнего вечера на лбу Сёдзо не разглаживалась глубокая вертикальная складка, и он упорно молчал, словно сердился за что-то даже на Сэцу. Раздражение против братьев Оды усиливало его жалость к покойному другу, и скорбь его становилась еще мучительнее.

Наконец гроб подвезли к печи и вместе с тележкой вкатили в топку. Стоящий у печи бонза невнятно пробормотал молитву, и на этом все кончилось.

— Что ж, зайдем пока в буфет,— впервые за все время заговорил Сёдзо, когда вышли из здания крематория. И для успокоения родственников поспешил добавить, что всех угощает он.

После длинной дороги в поезде и вчерашней бессонной ночи, проведенной у гроба,, он чувствовал себя совсем разбитым. А главное — ему жаль было Сэцу и хотелось дать ей отдохнуть; она, вероятно, устала за эти дни еще больше, чем он.

Получив повестку, Ода решил съездить проститься с Сэцу. На обратном пути с ним и случилось несчастье. Сэцу тут же попыталась связаться с его институтом, но в вечернее время, да еще в самый разгар летних каникул, сразу это не удалось сделать. Все хлопоты, пока он находился в больнице, легли на нее. Сейчас она еле держалась на ногах, осунулась и была страшно бледна — ни кровинки в лице, по которому струился пот. Волосы, собранные в простой узел, растрепались, темные их пряди в беспорядке падали на лоб. Веснушки выступили на носу и щеках, словно кто-то брызнул на них чернилами. Как и Сёдзо, ее удручала сейчас не только смерть друга. Старший брат Оды ни одним словом не поблагодарил ее за все, что она сделала для его брата. Он, видимо, не сомневался, что Сэцу была возлюбленной покойного, и держался с ней холодно и настороженно. Двоюродный брат бросал наглые и подозрительные взгляды на высокую грудь и крутые бедра этой незнакомой ему молодой женщины, скромно одетой в белую блузку и серую юбку. Ситро, заказанное Сёдзо, а также яблоки и виноград, которые догадливая Сэцу захватила с собой в корзиночке, оказались весьма кстати — ведь при любых обстоятельствах